Японская война 1904. Книга вторая

— И что плохого в том, что у молодых людей есть желание менять мир к лучшему?

— Менять мир тем, кто еще ничего не сделал, не набил шишек на изменении к лучшему хотя бы своей собственной жизни? Чтобы они набивали шишки на всей России?

— И чем, по-вашему, должны заниматься студенты? Безмолвно сидеть за книжками? А что, если они беспокоятся о своем будущем, о той стране, в которой им жить?

— И вот тут-то у меня как раз появляются большие вопросы к таким людям, как ваш дядя, — нахмурился Шереметев. — Читать книжки — что в этом плохого? Люди получают несколько лет свободы от любых обязательств перед страной, получают уважаемый статус столичного студента, получают огромные библиотеки, где собраны лучшие книги мира. Неужели больше некому, как раньше, объяснить им, что вот они перспективы. Научившись читать, они научатся думать. А, умея мыслить — перед ними будут открыты любые дороги. Государственная служба, армия, любой частный завод — думаете, хоть где-то умный рачительный хозяин откажется от того, что рядом с ним окажутся такие помощники? Ум, мозги, рацио — вот главные ценности нового века, вместе с которыми ни один человек больше не пропадет. По крайней мере, в стране, которая уважает себя.

— Вы красиво говорите, — возразила княжна, вот только было видно, что она задумалась. — Но что насчет изменения мира?

— Так, оказавшись на своем месте, все эти люди и начнут менять мир! — выпалил Шереметев. — Умные люди, занятые делом — мир просто не сможет не стать лучше. Каждый добавит частичку себя, и вот…

Я уже тоже успел задуматься о вопросе образования, когда меня заметили. Первой голову повернула в мою сторону княжна Гагарина и тут же немного невпопад заметила:

— А Степан Сергеевич рассказал мне, что вы на самом деле не водите романов с японками!

— Степан Сергеевич, — я улыбнулся Шереметеву, — спасибо, что бережете мою честь. А что касается романов, у меня с ними как у студентов с изменениями мира.

— Что?

— У них — учеба, у меня — война, — моя улыбка стала шире. — Вот закончится, тогда можно будет и подумать. Как умному человеку…

Иногда в моей речи оказывалось слишком много иронии для начала 20 века, но в этот раз все всё поняли. Шереметев хмыкнул, княжна хихикнула, а потом мы занялись делом. Мне нужно было подписать целую кипу документов по всему, что, оказывается, требовалось всего лишь для сотни женщин, оторванных от дома.

— … и вату с марлей для гигиенических потребностей тоже добавьте, — закончили мы только через пару часов.

А потом меня ждали встречи с Мелеховым, кузнецами, у Хорунженкова появились новые вопросу по его батальону, связисты жаловались, что мыши распробовали кабели и теперь нужно их как-то защищать. Немного сна, и все по кругу. Дел было выше сопок и даже гор, последующие дни начали сливаться в единую пелену, и только новости о сражении у Дашичао позволили немного встряхнуться.

В будущем я как-то не задумывался, а была ли причина у Куропаткина отзывать Южный отряд Зарубаева, успешно удержавший свою позицию. А вот теперь я их видел даже две. Во-первых, общая стратегия затягивающего войну господина главнокомандующего. А во-вторых, нужно было оставить войска рядом с Ляояном на время отхода Восточного отряда, чья роль казалась гораздо важнее сдерживания Оку.

В теории, если бы тот на самом деле разбил Куроки, это бы даже имело смысл, но… Есть ли шансы у Бильдерлинга?

* * *

Пехота выступила раньше, 64 батальона покинули Ляоян еще в районе 5 утра. Артиллерия, все 222 орудия, в том числе горные пушки и пулеметы, уехали вместе с ними. А вот кавалерия, которая пойдет параллельно основным силам, немного задержалась. Я стоял и смотрел, как мимо, расходясь все шире и шире, гарцуют конные сотни. Читинский казачий полк, Верхнеудинский, Уссурийский — последних было чуть больше остальных. Итого 12 сотен, усиленные легкими пушками пограничной стражи.

Рядом со мной, оценивая коллег по флангу, сидели и другие наши офицеры.

— 3-й Восточно-Сибирский корпус вышел вовремя, хотя там и много новичков, — заметил Врангель. — А вот десятый отстает.

И действительно, 12 сотен Оренбургских и Терско-Кубанских казачьих полков показались только через полчаса.

— Думаете, у них командиры слабые? — задумался Мелехов.

— Или японцев недооценивают? — предположил Шереметев.

— А мне кажется, это приказы такие, — заметил я. — Вот смотрите, что нам самим сказали? Прикрывать фланг, не вырываться вперед, по возможности поддержать в атаке или отступлении. И как это можно трактовать? Да как угодно. Думаю, и у остальных командиров ситуация не сильно лучше.

— То ли дело ваши приказы, — хмыкнул Мелехов. — Сделать то-то по списку к такому-то времени. Заленишься, оправдаться будет сложно.

— Кстати, давно хотел спросить, Вячеслав Григорьевич, — нахмурился Шереметев. — А почему за ошибки отдельных солдат отвечают целые взводы? За взводы — роты, за роты — батальоны, а за батальоны — полки? Разве не будет правильнее, чтобы страдали только те, кто не справился?

— А это мне тут недавно напомнили про Достоевского. Что мы несем ответственность не только за себя, но и за всех остальных.