Японские писатели – предтечи Новейшего времени

В процессе изучения разъяснений Осио Хэйхатиро, мы начинаем находить общие с нашей современностью места приблизительно с этого момента. Мы живём в эпоху, когда смерть сердца — общее явление. Более того, средняя продолжительность жизни год от года увеличивается, и иногда думается, что безумно умножилось количество людей, считающих, в отличие от Хэйхатиро, что «не следует опасаться смерти сердца, но более всего — смерти тела». Продление существования плоти представляется совсем не совпадающим с продлением жизни духа. Гуманизм, превыше всего ценящий человеческую жизнь, основывающийся на нашей послевоенной демократии, настойчиво подчёркивает плотскую стабильность и спокойствие, не спрашивая о рождении и смерти ни духа, ни души.

Общество гарантирует стабильность для плоти, но не гарантирует стабильности для духа. Раз Япония заполнена людьми, для которых на первом месте стоит боязнь смерти плоти, а не беспокойство за смерть сердца, то это — мир благополучия и спокойствия. Однако, именно потому, что существуют те, кто совершенно не заботится о жизни и смерти плоти, но обеспокоен исключительно возможностью смерти сердца, в этом обществе рождается напряжённость и возникают подспудные стремления к переменам и новшествам.

Чувство близости к мировоззрению Осио охватывает нас оттого, что он провозгласил теорию отказа ото лжи. Обманывать обманщиков — занятие, противоречащее интуитивному знанию, — в этом он был непреклонно убеждён. Когда мы принимаем в себя эту истинную искренность — последовательную и категоричную, то уже не можем не ощущать опасности для своих тел. Из нашего жизненного опыта ясно следует, что, обманывая людей, обманываешь самого себя. В характере Осио, презиравшего ложь современной эпохи с её великим лицемерием, было считать, что, единожды допустив проявление лжи, её неизбежно придётся затем допускать сотни и тысячи раз. И далее, ложь мгновенно порождает своё распространение; человек, однажды замешанный во лжи, втягивает в подобные лживые отношения миллионы людей. Можно сказать, что Осио погиб, налетев на эту ложь всем своим телом. Разумеется, ложь в феодальную эпоху с её системой тщательного взаимного надзора и ложь современной демократической эпохи различны как по форме, так и по содержанию. Однако, они совершенно одинаковы в том смысле, что люди, осознавшие ложь и намеревающиеся немедленно что-то предпринять, сталкиваются с неисчислимыми препятствиями.

Как я уже сказал, смерть Осио Хэйхатиро наступила в марте 8-го года эры правления Тэмпо; если вспомнить о гибели Сайго Нансю сорок лет спустя, произошедшей во время гражданской войны на юго-западе Японии, мы не сможем не заметить, насколько биография Нансю пронизана поразительным безрассудством и философией действия учения Ван Янмина. В 21-м разделе его «Набросков от руки о словах и намерениях» (Тэсё гэнси-року) говорится, что боязнь смерти — особенность, возникающая лишь с моментом рождения: раз есть плоть, то появляется осознание опасности её гибели. Отсутствие же страха смерти — качество, предшествующее рождению; отстранившись от плоти можно впервые ощутить это свойство смерти. Таким образом, человек должен в чувстве страха смерти открыть истину бесстрашия в отношении её. Глубинный смысл этого в том, что человек возвращается к своей истинной сути, пребывавшей до его рождения.

Например, был такой случай: Сайго сел в лодку в заливе Сацума вместе со своим другом монахом Гэссё, изгнанным в ссылку чиновниками сёгуната. Он полностью разделял чувства, описанные монахом в стихотворении, и они, обнявшись, вместе бросились в воду. Тогда погиб один Гэссё, а Сайго как бы воскрес, однако всю оставшуюся жизнь переживал от того, что не смог умереть вместе с Гэссё. Это лишь моя точка зрения, но мне кажется, что и залив Сацума лунной ночью, в неподвижные воды которого, непоколебленные ни единым дуновением ветерка, куда бросился Сайго, и бушующее озеро Бива, где Осио впервые пережил сокровенный опыт интуитивного знания, — два сущностно соотнесённых момента в биографиях героев.

Сверх того, Сайго Такамори ещё долго после этого с теплотой сохранял в душе сокровенный опыт воспоминаний о том, как ему удалось самому того не желая избежать смерти. Думается, что Великая Пустота, которую он ощутил в тот момент, стала долговременным стимулом, побуждавшим его к совершенно нереализуемым действиям, вроде гражданской войны на юго-западе. В этом загадка человеческой психологии, загадка стимула человеческой деятельности. В отличие от современной эпохи, когда ленивые газетчики сразу списывают самоубийство на невротическое состояние, в старину люди знали, что самые глубокие жизненные проблемы всегда сопряжены с вопросами смерти.