Японские писатели – предтечи Новейшего времени

У Сайго есть ещё одно произведение, «Заветы Нансю», где повсюду просматривается отдалённое мировоззренческое влияние учения Ван Янмина. Например, строчка в Приложении к «Заветам…»: «Столкнувшись с чем-либо, не горюй о скудости благоразумия»; в диалоге с Ганрё Синдзиро есть такие фразы, как «отсрочки и колебания — первостепенный яд, приносящий чрезвычайно много вреда», «отлагательства происходят от недостаточного благородства сердца», «не следует надеяться на гарантированное счастье; если не вызовешь сам благоприятного случая, его никогда не будет; следует улавливать шанс стать героем; устроенный благоприятный случай; время видится счастливым, когда на него оборачиваются по прошествии, — следует быть внимательным» и другие. Далее, в диалогах «Заветов…» под номером 3 мы читаем: «Раз знание и способности — свойства Неба и Природы, то ‘знание незнания знает не боясь, способность неспособности может без обучения’; что это такое? это не просто деяния сердца; если сердце ясно, то и знание будет возникать из ясности». Здесь прямо цитируются слова Ван Янмина. Однако наиболее глубокое совпадение причин и следствий у Сайго Такамори и Осио Хэйхатиро, по моему мнению, можно найти в нижеприведённом отрывке.

Сердце, в котором нет воли к становлению святым, но которое взирает на дела древних и строит бесконечные планы, ещё более малодушно, чем то, что бежит с поля сражения. И Чжу Си говорил, что ничего не выйдет из того, кто бежит, завидев обнажённый клинок. Если с самыми истинными намерениями читать писания святых, но прятать обогащённое этим чтением сердце в тело, не испытывать его и не отправлять практик, то всё это останется лишь знанием об истинных словах и поступках и будет совершенно бесполезно. Слушая сейчас рассуждения людей, замечаешь, что сердца от слов не переходят к делу, а раз всё ограничивается лишь болтанием языка во рту, то это сердца, ни в малой степени не чувствующие. Увидев человека, по-настоящему действующего, понимаешь — что он действительно чувствует. Простое чтение сочинений святых — пустопорожнее занятие; уподоблю его наблюдению со стороны за мастером владения мечом, — этим ничему не научишься. А, раз ничего не можешь приобрести для сердца, но приходится при чём-то присутствовать, лучше не убегать, а расстелить циновку где-то в сторонке.[162]

Когда этот и другие отрывки выстраивают для нас идеальное представление о человеке, мы начинаем думать: обладаем ли способностями ему (идеальному представлению) соответствовать, что сразу же заставляет нас вспомнить про Осио Хэйхатиро. Если в глубине нашей души живёт мудрец, то мы должны обладать с ним единым характером. Это весьма высокомерная философия, совпадающая к тому же с высшим проявлением эгоцентричности, представленной в «Хагакурэ»: «Если не будет убеждённости в том, что ты — первый в Японии, то не будет и никакой пользы».

Если не думать о подобном отождествлении, а тихонько заниматься себе своими делами, и не помышляя о том, чтобы достичь уровня святого, то из такого состояния никогда не возникнет энергия действия. Под отождествлением я понимаю здесь одинаковое восприятие как пустоты внутри себя, так и внутри гиганта, уподобление своего приобретённого нигилизма нигилизму этого гиганта.

Положение о превосхождении подобной точки зрения можно видеть и в письме Ёсида Сёин из тюремной камеры, посланном Синагава Ядзиро.[163] Мацукагэ привязывал одну пустоту к пустоте гиганта, а одно маленькое политическое обдумывание — к высшему идеалу, и испытал всевозможные позы прыжка ради полного слияния малого действия с понятием. Духовный прыжок, который испытал тогда Сёин, сидя в тесной камере, мгновенно превзошёл точку отсчёта обыденной жизни, в единый миг перенеся его в точку отсчёта с новыми пространством и временем.