Японские сказания о войнах и мятежах

— Вот что передаёт вам господин правитель Симоцукэ: «В этом сражении я, Ёситомо, и Киёмори командовали государевым войском и усмирили врагов государя. Нам обоим положены бы равные награды, но родичи Киёмори наслаждаются государевыми милостями, а прочим и головы не поднять. Как будто Ёситомо вовсе и не было на свете — непостижимо это, как невозможно понять передвижения древесных жучков, и недостойно. А потому направимся в Восточные земли, за гору Асигара, и подождём, посмотрим, как пойдут дела. Масакиё будет сопровождать господина Вступившего на Путь[312] и на корабле пойдёт вокруг Кумано. Я, Ёситомо, пойду по Морской дороге!» Вот такое распоряжение я получил. Повозка для вас уж приготовлена.

— Что ж, сделаем так, как говорит правитель Симоцукэ! — отвечал несчастный Тамэёси.

— Пожалуйте в повозку! — Камада-но Дзиро Масакиё усадил его в повозку некрашеного дерева и среди ночи вдвоём с Хадано-но Дзиро Ёсимити они повели повозку не на восток, а на запад по Седьмому проспекту. Рикши вели повозки к пересечению Седьмого проспекта и проспекта Судзаку, где нужно было пересесть в паланкины. Тут Камада сказал Хадано-но Дзиро:

— А если потихоньку отрубить ему голову сейчас, пока он ничего не знает? — и тот ответил:

— Господин Камада! Зачем вы говорите так жестоко? Как раз потому, что господин Хатиман Ёсииэ защищал государя, нынешний наш господин Ёситомо удостоился чести стать военачальником и снискал государеву милость. Отцы взращивают людей. Какие бы обиды между ними ни случились, никто не заставит страдать своего настоящего отца. К тому же, это ведь не свара между своими, они друг с другом не враждуют. Если уж родился человеком, то последние мгновения жизни нужно провести с пользой, а если убьём его тут, то не будет для него надежды возродиться бодхисаттвой в ином мире. Откройтесь ему, позвольте ему возгласить имя будды — в этом проявится и сыновняя любовь господина Ёситомо, и наша верность господину! Вспомните о былом — когда господин правитель земли Иё звался правителем Сагами[313], его сына господина Хатимана Таро Ёсииэ наш род просил стать нашим сюзереном, а господин Вступивший на Путь Тамэёси — потомок его и наш господин. Его сын, Левый конюший, — тоже наш господин. Не открыться нашему потомственному господину — великий грех! Пускай он возгласит напоследок десять раз имя будды!

Камада выслушал и сказал:

— Да, так и поступим! Я, Масакиё, нехорошо придумал. Из великой жалости к господину судье собирался зарубить его, пока он ни о чём не догадывается, но верно и то, что вы говорите. Скажите ему!

Тогда Хадано-но Дзиро ухватился за оглоблю повозки и почтительно сказал:

— Вам, наверное, пока не сообщили, но господин конюший, получив от государя приказ, поручил Масакиё зарубить вас, и он вас убьёт между паланкином и повозкой. Возгласите же имя будды потихоньку! — и инок Гихобо, впервые услышав об этом, был ошеломлён.

— Как же так! Почему же мне не сказали об этом раньше?! — произнёс он, и слёзы сдавили ему горло.

На перекрёстке Седьмого проспекта и Судзаку они вышли из повозок, расстелили звериные шкуры и усадили господина Вступившего на Путь. Он промолвил:

— Недостойное дело задумал правитель Симоцукэ Ёситомо! Если когда-то сохранили жизнь тому, кто стрелял в государя[314], то меня уж могли помиловать. Мог бы я скрыться в горах и лесах и умереть там, ведь с жизнью так трудно расстаться, но я думал, что меня помилуют, сдался в надежде на то, что, если бы Ёситомо попросил мою жизнь взамен награды, то неужели не сохранили бы мне жизнь! Ёситомо должен был просить о моей жизни взамен, раз уж я пришёл к нему с такой просьбой! Впрочем, пусть меня казнят — не подумаю о нём плохого, ведь всегда родители пекутся о детях, хотя дети не думают о родителях. Жаль только, что люди начнут говорить с неприязнью: «На какую же он рассчитывал награду, что отрубил голову отцу!» Непременно отвернутся от него и те, кто прежде были с ним близки, и те, кто не был. О горе! Ведь тысячу раз предупреждал меня Хатиро Тамэто-мо! А я всё равно рассчитывал на сына и пришёл к нему с просьбой. Знал бы я, что так обернётся — стал бы плечом к плечу с шестерыми сыновьями, расстреляли бы все стрелы, а когда стрелы бы вышли — покончил бы с собой. А вместо того придётся принять собачью смерть! Лишь об одном могу порадоваться — что не попал в руки Тайра или кого ещё. Был бы я казнён кем-то другим, то всё равно, хорошим или плохим был бы последний мой час — о том стали бы говорить, и стало бы то поруганьем для нашего рода и позором для Ёситомо. Радуюсь, что попал я в руки собственного сына и приму смерть от потомственных вассалов своих! Если пройдёт ещё час, сбежится десять тысяч человек, высокородных и низкорождённых, станут говорить меж собой: «Плохая казнь! Он боялся и голову держал не так, как нужно!», а потому давайте побыстрее, пока никто не видит. А уж вы, долгие годы будучи моими вассалами, не станете обо мне говорить дурного!