Японские сказания о войнах и мятежах

— Дзибу-но Дзиро, помощник Правого конюшего из Ооцу, стражник Правой дворцовой стражи из Сацума, Ниэда-но Сабуро с двумя сыновьями, Воин рода Игара с двумя сыновьями, Оома Таро, Ёсодзиро, Катагири Гэнта, Соно Хэйдзи, Ядзиро, Ямамура Сабуро, Кавати Таро, Ояма Котайбу Дзиро, Икэнобэ Таро, Ёкура Ситиро, Какибара, Оои Матадзиро, Кумао, всего восемьдесят пять воинов! — отвечал Таро. Мицусуэ порасспросил его о том, сколько у кого вассалов и прочих воинов, и сказал:

— Ну что ж! Никто бы не помешал мне, Мицусуэ, повести это войско, ударить по центру вражеских войск и, разделив их, отправиться в Камакура! Но как подумаю я, что Управляющий Правой стороной столицы Ёситоки решит, будто бы Мицусуэ для спасения своей жизни оставил этих стражников с государевым указом и тем уронил честь луков и стрел даймё и знати Восьми земель, то делается мне стыдно, а потому в Камакура я не пойду. Буду здесь сражаться, пока в войске не останется хоть один человек, тут и погибну. Те, что хотят отблагодарить за многолетнее расположение моё, пусть останутся со мной до последнего и сопровождают меня, Мицусуэ, на пути в Горы, ведущие к смерти. Но те, кому жизнь дороже чести — бегите, куда хотите, пока не началась битва. Зла я на вас не держу! — изволил сказать Мицусуэ. И вот, те, кто в мирное время вон из кожи лез, чтоб заслужить расположение господина, услышав это, покинули его. Ушли сначала помощник Правого конюшего из Оцу, стражник Правой дворцовой стражи из Сацума, и вот один за другим стали они уходить, пока не осталось двадцать девять человек. По этим тоже было видно, что и они бы не прочь уйти, но Дзибу-но Дзиро обежал усадьбу, закрыл все ворота — и земляные, и малые ворота и сказал:

— Слушайте все! Горько на душе, когда вижу лица тех, что один за другим бегут, хотя из кожи вон лезли, чтоб снискать благорасположение господина, когда он был в милости. Вы, те немногие, что остались, — если захотите бежать — бегите, но придётся вам для того или подняться в небо, или раздвигать землю. Кроме того, если найдутся ещё такие, кто хочет бежать, — они не смогут даже встретиться глазами с врагом, потому что мы их убьём тут же, в этой усадьбе!

Услышавшие это двадцать девять воинов притихли.

Мандокоро-но Таро это увидел, достал и принёс для судьи длинный доспех-кисэнага, богато изукрашенный бабочками и хризантемами. Судья увидел это и сказал:

— Смогу ли я, Мицусуэ, победить, даже если буду сражаться в доспехах? Нас мало, а противников приближается множество. Зато если я нападу на большое войско, пущу одну хорошую стрелу и погибну, то имя моё останется в грядущих веках! — достал короткий меч с серебряной отделкой и изрубил шнуры плетения доспеха, нижние пластины доспеха — кусадзури, левую защитную пластину-куккэй, верхние пластины наплечников — сёдзи-но ита, нагрудные пластины-цурубасири, правую защитную пластину — сэндан-но ита, латную юбку-ваидатэ. Он сказал:

— Переданный мне, Мицусуэ <…>[418] думал носить до последней своей битвы, но горько мне было бы, если б попал он после моей смерти в руки врагов, а они бы судили: «Вот это — его доспех». Потому я его и изрубил! — и выбросил доспех в грязь.

Дзибу-но Дзиро, видя такую решимость судьи Мицусуэ, почтительно сказал:

— Тех, что не убежали и остались, двадцать девять человек. А если считать со мной и Таро, то тридцать один. С этим войском можно ударить в середину вражеских отрядов, пробиться и затвориться во дворе дворца Высокого солнца, Каяноин, поставить охрану к четырём вратам, защищать их от наступающих врагов, сколько станет сил, а будем проигрывать — войдём во дворец через окна и покончим с собой, сложив головы на колени государя-инока!

Судья Мицусуэ отвечал, услышав это:

— Вы, Дзибу-но Дзиро, и Мандокоро-но Таро, может, и останетесь со мной. А остальные разбегутся кто куда, как только откроем ворота. Потому сделаем так — примем бой здесь и будем биться до последнего человека, пока все не погибнем. Закончатся стрелы — будем рубиться мечами. А как не сможем рубиться — подожжём усадьбу и покончим с собой, чтоб не даться в руки врагов.

В тот день для битвы судья Мицусуэ надел крапчатое косодэ с косым подолом[419], кафтан-катабира на белой подкладке, парадные штаны-хакама, заткнул за пояс короткий меч без гарды в белых ножнах, приготовил два колчана, в каждом из которых было по шестнадцать стрел, развязал ещё связку стрел и поставил их стоймя возле выходов, закрытых ставнями. Натянул он тетиву на трёх луках-сигэдо, усиленных сплошной оплёткой из глицинии, поставил луки там же и поджидал приближавшихся врагов. Судья Мицусуэ сказал: