Японский городовой

- Пали! - проорал Кочубей. Три орудия выстрелили почти сразу, запоздав на доли секунды, четвёртое чуть позже, пятое с задержкой секунды на три. Три столба воды поднялись почти у борта «Чиоды» чуть позади трубы, четвёртый ближе и куда дальше к носу вражеского корабля, следов падения пятого вообще не было видно. Николай подошёл к выстрелившей четвёртой пушке… так и есть, не три, а восемь градусов.

- Ты на сколько вправо наводил, братец?

- Простите, Вашвысочство, великодушно, как вспомнил, так и наводил… Их благородие господин лейтенант показывали цыфири, ещё в Питере, да уж забыл всё… да и стоял по тогдашней перекличке пятым нумером48…

- Господи помилуй… - только и смог ответить Николай. Теперь стала понятна причина столь значительной разницы в действии стрельбы «Мономаха» и «Азова». Вернувшись к центральному орудию, цесаревич спросил у наводчика:

- А ты, братец, цифры знаешь?

- А то, Вашвысоч, все десять выучил! - с гордостью ответил матрос.

- Молодец, братец! Ступай тогда, смени наводчика на втором орудии, он ни бельмеса в них не смыслит.

- Рад стараться, Вашвысоч! Будет исполнено!

Способность остальных наводчиков разбирать цифры была, однако, под большим вопросом, и Николай приложился к прицелу, и видоизменил приказ:

- Наводи по горизонту на палец впереди трубы «Чиоды»!

- Благодарствуем, Вашесочество, так-то оно понятнее… - донеслось от соседнего орудия слева: - Готов!

Отрапортовали о готовности и остальные орудия. Николай в свою очередь переучёл все задержки, и отдал команду ещё до того, как фрегат замер в крайнем положении качки:

- Пали.

- Пали! - продублировал Кочубей. Четыре орудия выстрелили слитно, пятое опять затянуло, и выпалило только когда Барятинский выкрикнул:

- Попадание! «Чиоде» снесло трубу и мостик!

По батарее разнеслось громовое «Ура». Под его аккомпанемент появился Волков, и Николай попросил его:

- Евгений, дальняя в корму пушка отчего-то сильно запаздывает, разберись, пожалуйста…

- Сделаю… - Волков убежал, и через несколько секунд от последнего орудия донёсся чей-то вскрик, и поток отборной гусарской брани. От пушек снова пошли рапорты о готовности.

Капитан Дубасов пребывал в состоянии, близком к бешенству. Проклятый «Хиэй» поглощал залп за залпом. Его артиллерия была выбита, грот-мачта снесена, труба покосилась, а на корме бушевал пожар… но японский корвет проглатывал попадающие в него снаряды и упорно отказывался тонуть. Терпеть это не было больше никаких сил, «Азову» под обстрелом «Чиоды» явно приходилось нелегко, а разделять огонь на несколько целей капитан не хотел — каждая из них продержится не вдвое дольше, а втрое или вчетверо. Убедившись, что все нормальные средства не помогают, Дубасов пошёл на крайние меры:

- Передайте к орудиям, если от следующего залпа «Хиэй» наконец потонет, всем артиллеристам от меня к ужину двойную винную порцию. Заряжать бронебойными. Если не потонет… они меня знают... лучше бы потонул.

Цывинский, управлявший огнём, для гарантии выждал чуть дольше, и залп получился бортовым: обе восьмидюймовки и шесть шестидюймовок. Помогло ли обещанное поощрение, или угроза капитана, но промах дали только одна или две пушки, и как минимум шесть снарядов легли в ватерлинию старого корвета или чуть ниже неё. Ни тонкая броня кованого железа, ни изношенный дальними походами корпус этого не выдержали, и японский флагман, содрогнувшись, начал зарываться носом и крениться отчего-то на дальний, неподбойный борт, заворачивая влево, прочь от врага. По палубам «Мономаха» прокатилось «Ура», Дубасов выкрикнул в рупор: «Молодцы, братцы!» и скомандовал к повороту, чтобы обрушить на шедший до сих пор вторым в японской линии «Конго» следующий бортовой залп. К моменту готовности восьмидюймовок поворот был закончен.

Теперь «Мономах» резал нос японскому корвету, вынужденному проходить мимо медленно заваливающегося на борт «Хиэй», и залп пришёлся наискосок, от правой скулы к корме. Заряжены были вновь бронебойные, и лишь один из шестидюймовых снарядов пришёлся в бронепояс, вмял и перекосил железную плиту, и взорвался внутри, превратив помещения в носу «Конго» в мешанину скрученного железа и горящего, исковерканного дерева49. Ещё две стальные бомбы пронизали весь корабль выше пояса, одна из них разорвалась где-то ближе к корме, а вторая прошла навылет. Внутренние связи корпуса были нарушены, он начал деформироваться, однако самым страшным было не это.

Орудия главного калибра корветов, крупповские 17-сантиметровые пушки, были установлены в небронированых полуказематах, направленных в нос и по борту. Закрытые сверху, снизу и со внешней стороны борта, казематы были открыты в сторону главной палубы, где располагалась батарея 15-сантиметрового среднего калибра. Пушка правого стреляющего борта была развёрнута на траверз и направлена на «Память Азова», затвор её был открыт, снаряд заряжен, а шёлковые картузы с порохом как раз забивали в казённик. В этот момент бронебойный восьмидюймовый снаряд с «Мономаха» влетел в открытую амбразуру каземата и разорвался, попав в ствол орудия ближе к казённой части.