Японский городовой

Со стороны русского корабля донёсся резкий выкрик, и следом за ним многоголосое жуткое завывание, как будто хор демонических глоток произносил чужеземное проклятие. Вслед за тем орудия второго крейсера, до сих пор бившие бестолково и вразнобой, ударили разом. Корпус «Чиоды» содрогнулся, палуба больно ударила по ногам, заскрежетал сминаемый металл, и последовавший внутренний взрыв заставил всех на палубе пошатнуться. Прекрасно знакомый с внутренним расположением корабля, трюмный догадался мгновенно: сдетонировала заряженная в аппарат правого борта торпеда. Масштаб разрушений, причинённых этим взрывом и попаданиями снарядов, было страшно даже представить. Между тем «Мономах» закончил разворот, и дал бортовой залп. Лавина стали и огня пронеслась по верхней палубе «Чиоды», удушливый дым затянул всё вокруг. Чудом оставшись невредимым, оглушённый и задыхающийся, трюмный огляделся. Стоявшая рядом 47-миллиметровка левого борта исчезла со всей обслугой, на её месте в фальшборте и палубе зияла огромная дыра. Большая часть попаданий пришлась ближе к корме, там стремительно занимался пожар, и крейсер слегка осел и накренился налево. Носовая 120-миллиметровка попыталась навестись на новую цель, но на мостиках «Мономаха» заработали пятиствольные пушки, и полтора десятка стальных болванок изуродовали орудие и перебили прислугу за десять секунд. Не способный двинуться с места, не знающий, кому и что приказывать, трюмный мог лишь бессильно наблюдать, как новенький крейсер на глазах превращается в груду окровавленного металлолома.

Новый залп «Памяти Азова» вывел его из ступора. Палуба вновь подпрыгнула и ударила по ногам, грохоту взрывов вторил скрежет металла, корабль зарылся в волну, черпая воду правым бортом. Подбежав и выглянув в орудийный порт, трюмный поразился. Сразу несколько русских снарядов ударили в расположенные рядом плиты броневого пояса, и эти плиты согнуло и вырвало вместе с обшивкой, к которой они были прикреплены болтами. Правого борта по ватерлинии на протяжении более чем десяти шагов теперь у «Чиоды» просто не было, вода вливалась внутрь, растекаясь поверх тоже покорёженной броневой палубы. Крейсер был обречён. Если даже вода не заполнит внутренние помещения прямо сейчас, следующего залпа обоих врагов ему не пережить. Беглецы из Кобе не врали: русский колдун-капитан и правда призвал демона, вселившегося в крейсер, ничем иным объяснить столь чудовищную точность и эффективность огня было невозможно. Теперь ещё один демон вселился и во второй крейсер, что делало любое сопротивление заведомо бессмысленным, всё равно наутро оба русских корабля будут сиять как новенькие. Ну что же, сорок семь ронинов показали, как надо действовать, если всё потеряно, и надежды на победу нет вообще…

Поняв наконец, что можно сделать, трюмный бросился по палубе, крича изо всех сил:

- Прекратить стрельбу! Остановить машину! Спустить флаги! Поднять белый флаг!

От пушек пришли рапорты о готовности, и Николай уже привычно принялся выжидать, чтобы вовремя подать команду к залпу. «Бамс!» - возле ближнего к носу орудия внезапно раздался оглушительный лязг, стальная болванка в четыре и семь десятых дюйма пронизала борт, разбрызгав его обломки во все стороны, разваливаясь на части сама, но не разорвавшись. Половина обслуги этого и соседнего орудий, однако, была переранена и без того.

Николай, укрытый от осколков массивными телами двух пушек, не пострадал. Привычные спокойствие и невозмутимость, превратившиеся в бою в холодную расчётливость, позволили ему продолжать вести внутренний отсчёт, и в нужный момент он подал команду «Пали!» и лишь затем оглянулся.

Кочубей, не затянув ни секунды, рявкнул «Пали!» в ответ, и к изумлению видящего убитых и раненых Николая, выстрелили все пять пушек — четыре слитно и почти вовремя, и лишь кормовая опять затянула. Оттуда немедленно донёсся осатанелый рык Волкова:

- Да ты никак нарочно, с...ка! - и раздались звуки глухих ударов по мягкому и жалобные взвизгивания. Николай не обратил на это никакого внимания. Он мучительно пытался понять, какие команды нужно отдать, чтобы унесли раненых и привели новых матросов, но на его глазах всё произошло само собой. Уцелевшие и раненые моряки принялись перезаряжать орудия, пожилой комендор хлопотал возле первой пушки, что-то поправляя и налаживая, и лишь закончив, отошёл в сторону и упал на колени, кашляя кровью. Убитых и смертельно раненых отнесли к нестреляющему борту, раненых просто тяжело, то есть тех, кому оторвало руку или распороло живот, увели или унесли в лазарет. Легкораненые вообще не собирались покидать свои посты. Откуда-то появились сменные матросы, и всё шло ровно так, будто ничего и не случилось, безо всякого вмешательства офицеров. Даже никаких криков, кроме стонов раненых, не было слышно. Лишь рядок тел, некоторые из которых ещё вздрагивали в агонии или корчились от боли, показывал, что попадание действительно было.

Князь Барятинский подошёл и встал рядом и, поймав взгляд Николая, непонятно сказал:

- Да офицеры уже все убиты, резерву давай…