Японский парфюмер

Перемены произошли раньше, чем я планировала. В один прекрасный день, или, вернее, вечер, к нам на огонек зашла мама. Момент был выбран явно неудачно. Эрик лежал поперек кровати одетый, молодецки храпя, а я сидела перед ним на краю стула. Мама почему-то не удивилась, только спросила:

– У вас что, гости были?

Я помотала головой.

– А почему твой муж пьян?

Я пожала плечами.

– Он что, пьет? – Как врач, мама привыкла задавать прямые вопросы и желала получать на них прямые ответы.

– Не знаю. – Я не знала, куда девать глаза от стыда.

К чести мамы, она не сказала: «Я же говорила!» Мама была выше подобных бабских привычек. Сильные не бьют лежачих.

– И что ты думаешь делать?

– Не знаю… – Я заплакала.

– Собирайся!

Это был приказ.

Поспешно, чувствуя себя предательницей и испытывая в то же время облегчение, я собрала пожитки, и мы ушли. Позже я сообразила, что без Галки тут не обошлось.

Такова была история моего замужества. Мы развелись без шума и пыли. Эрик просил прощения за свои дурные привычки, целовал мне руки, говорил, что понимает, что «с такой животной скотиной», как он, Эрик, ни одна нормальная женщина не уживется. Приготовившись к долгим выяснениям отношений, я была даже разочарована легкостью, с какой мой муж согласился на развод. Как будто обрадовался.

– Вот видишь, – сказала Галка, – а ты боялась!

Светлана Даниловна всплакнула, когда я зашла попрощаться, и усадила пить чай со своим знаменитым ореховым тортом. Все повторяла:

– Ну, как же вы так, детки? Может, не надо было спешить?

Мама, как всегда, была деловита:

– Ничего, Катюша, ни о чем не жалей. Я с самого начала не верила в ваш брак. Учись, получай диплом. Главное – быть независимой и твердо стоять на ногах. Все у тебя еще будет.

«Быть независимой и твердо стоять на ногах!» – жизненное кредо моей мамы. В ее шкале ценностей главное – работа и долг. И меня, своего ребенка, она воспитала в таком же духе.

А Эрик продолжал пить и сочинять стихи. Несколько раз его произведения печатала городская газета. А совсем недавно в подземном переходе мне на глаза попалась тоненькая книжечка лирики некоего Э. Неудачника. Я купила ее. Много лет назад Эрик говорил, что если он когда-нибудь «выйдет в люди», то возьмет себе псевдоним Неудачник. Видимо, он вышел в люди. Я узнала его стихи. Я помнила их со времени нашего короткого супружества. Где-то среди моих студенческих конспектов хранится тетрадь со стихами Эрика, переписанными моим старательным детским почерком.

Уже дома я прочитала в предисловии, что «этот, несомненно, талантливый и необычный поэт неоправданно рано ушел из жизни… Ему не было еще и тридцати».

Бедный Эрик! Мир праху твоему…

* * *

– Галь, а Павлик дома?

– Ты имеешь в виду, ночевал ли мой сын дома? Понятия не имею. А что?

– Остальные детишки, надеюсь, ночуют дома? – не удержалась я.

– А как насчет меня? Тебя не интересует, где ночую я? – произнесла Галка томным голосом записной кокетки, и мы расхохотались.

– Ты уже совершеннолетняя. Про тебя неинтересно.

– А мне про тебя интересно. И, если ты мне скажешь, что не ночуешь дома хоть раз в неделю, ты меня очень обрадуешь.

– Увы.

– Смотри, Катюха, досидишься! Ну, а Павлик при чем?

– Дело есть!

– А конкретнее?

– Мне нужно что-то вроде слайдоскопа, посмотреть одну пленку. Есть?

– Где-то был. Приходи, поищем. А дети, к твоему сведению, сейчас DVD смотрят. Слайдоскоп – позавчерашний день. Приходи.

– Сейчас мне нужно на работу хоть на часок, а то меня точно выгонят за прогулы.

– Хоть на часок? Как это? У тебя, никак, личная жизнь прорезалась? А в лавке кто?

– Не прорезалась. Просто… ну, одним словом, другие дела появились. А в лавке по полдня сидит пенсионер Гавриленко.

– Катюха, что происходит? Какой пенсионер?

– Гавриленко, дядин сослуживец.

– Почему?

– По кочану! Я приду в час.

– Давай! Смотри, не ешь ничего, я тебя кормить буду!

* * *

Около часа дня я позвонила в знакомую дверь.

– Катюха! – закричала Галка, распахивая дверь и бросаясь мне на шею. – А я уже волноваться начала – вдруг не придешь!

Была она толстой и жизнерадостной, как всегда. Но от моего взгляда не ускользнула седина на висках, морщинки вокруг глаз и в уголках рта, которых, кажется, не было в прошлый раз. Ради моего прихода Галка принарядилась в синие легинсы и длинный белый свитер, на ногах ее были золотые турецкие туфли с загнутыми носами, а в ушах, о чудо, сверкали золотые сережки.

– Павлик ко дню рождения подарил, полгода деньги собирал! – с гордостью сказала Галка, заметив мой взгляд.

– Галка, ты прямо как Шехерезада! – восхитилась я.

– А то! Ради милого дружка можно и халат снять. Ну, дай хоть посмотреть на тебя! – Она оторвала меня от своей мощной груди и отступила на шаг. – Цветешь! Похорошела, глазки сияют! Неспроста, ой, неспроста! Пойдем в кухню, сейчас ты мне все расскажешь.

В квартире одуряюще пахло жареной рыбой. Оглушительно орал телевизор.

– Ты не одна?

– Одна. Это Шкодик, щенок. Ритка на улице подобрала. Он любит фильмы, где стреляют. Надеюсь, ты голодная?

– Голодная. А что у тебя? Рыба?

– Что дам, то и будешь. И жареная картошка. С пивом!

– Пиво? От него толстеют, не буду!