Читаем Японцы «на рубежах» полностью

Последствия кризиса 1974—1975 годов продолжают сказываться до сих пор, и, пожалуй, никто не ощущает его жестокой реальности острее тех, «кому за пятьдесят». Кризис вызвал общий рост безработицы, в первую очередь досрочно уволенными оказались старики. По данным канцелярии премьер-министра на конец октября 1982 года, общая численность безработных в Японии все возрастает и достигла 1 миллиона 340 тысяч человек. В этой связи начальник канцелярии премьер-министра К. Танабэ заявил, что уровень безработицы в стране будет оставаться по-прежнему высоким в течение неопределенного времени, так как растущая инфляция резко отражается на деловой активности предпринимателей. При этом в сфере услуг коэффициент безработных оказался самым высоким—около 4 процентов. Это означает, в частности, массовое разорение людей, занятых в розничной торговле, большинство из которых—«старики»: уйдя не по своей воле на «покой», не достигнув желаемого в поисках новой работы, они на выходное пособие, как правило, спешат приобрести собственное «о-мисэ» — небольшую лавчонку, позволяющую кое-как существовать за счет разницы между розничными и оптовыми ценами.

Пятнадцатое сентября в японских календарях помечено как День почитания престарелых — еще один общенациональный праздник, по числу которых Япония занимает чуть ли не первое место в мире. Это праздничная статистика, но существует и другая, печальная: по данным Всемирной организации здравоохранения, вот уже многие годы Япония занимает одно из ведущих мест в мире по количеству самоубийств среди пожилых. Некоторые буржуазные исследователи пытаются найти здесь проявление «чисто японской психологии» — обостренного чувства гордости и самоуважения в сочетании с «отличным от европейцев», более «философским» отношением к жизни и смерти, которое много веков в японцах формировал буддизм. Возможно, в этом и заключается какая-то доля истины, однако так и кажется, что нас приглашают аплодировать не пожелавшим признать себя лишними, обузой общества вместо того, чтобы вскрыть истинные причины трагической статистики самоубийств.

«Убасутэ» — старое японское выражение. В далеком прошлом в Японии существовал обычай уносить одряхлевших стариков в горы, на верную голодную смерть. «На дорогу» им давали одну-единственную рисовую лепешку... Жестокие обычаи рождаются не от хорошей жизни: в прошлом страна испытывала постоянные трудности с продовольствием. В современной Японии «уба-сутэ» — лишь воспоминание о печальных временах, однако и в наши дни в японских газетах порою появляются сообщения о том, что в таком-то районе Токио или другого большого города обнаружен труп всеми забытого человека, умершего либо от болезни, либо от недоедания, либо просто одиночества, тоски и горя.

По данным японской печати, до 70 процентов людей старше 65 лет не в состоянии самостоятельно прокормить себя: они находятся на иждивении детей или родственников. На пенсии и доходы с недвижимого имущества проживает около десяти процентов. Работой обеспечены немногим более 20 процентов. Это в целом по стране. В Токио, где численность пожилого населения достигает одного миллиона человек, картина представ- ( ляется еще более печальной: менее 40 процентов пожилых жителей японской столицы имеют собственные доходы — пенсию, выходное пособие, сбережения, работу— или силы, позволяющие бороться за право на труд. Ежегодно до 50 тысяч престарелых по нескольку месяцев, порой свыше полугода, бывают прикованы к постели. Около 75 тысяч страдают от полного одиночества, граничащего с изоляцией. Не случайно сами японцы печально шутят: у старости многое в избытке — болезни, одиночество, свободное время, не хватает лишь одного — денег, чтобы жить.

В последние годы в Японии книги о стариках стали бестселлерами. В магазинах и лавках известного токийского района Канда, бесконечно тянущиеся узкие улицы которого представляют своего рода копию во много раз увеличенного книгохранилища, появились специальные секции, где расположены стеллажи с пометкой «родзин мондай» — «проблема старости». Чуткий к малейшим колебаниям спроса на рынке потребления японский бизнес и на сей раз мгновенно отреагировал на повышенный интерес японского читателя к проблемам старости, справедливо полагая, что этот интерес — непреходящий. Ведь речь идет о том, что касается (или неизбежно коснется) практически каждого японца.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука