Яркие огни, большой город

Чем больше ты узнавал о прошлом Аманды, тем меньше удивлялся ее желанию начать все заново. Отец ушел из дома, когда девочке было шесть лет. Последнюю весточку от него Аманда получила из Ливии, где он добывал нефть на платформе прямо в открытом море. Это была рождественская открытка с изображенной на ней мечетью. Когда Аманде исполнилось десять лет, они с матерью перебрались на ферму двоюродного дяди в Небраске. Своего дома там у них не было. Мать вышла замуж за торговца сеном, и они переехали в Канзас-Сити. Торговец часто уезжал, а если появлялся, то либо скандалил, либо приставал и к матери, и к дочери. Аманде приходилось самой заботиться о себе; как ты понял, мать не очень-то пеклась о ней. Аманда ушла из дома в шестнадцать лет, какое-то время прожила с приятелем; их связь оборвалась за несколько месяцев до того, как вы познакомились. Он оставил записку, где объяснял, что уезжает в Калифорнию.

У нее было очень тяжелое детство, и ты всякий раз напоминал себе об этом, когда начинал искать у нее недостатки.

За восемь месяцев, прожитых с ней в Канзас-Сити, вы лишь раз навестили ее мать. По дороге Аманда была кокетлива и остроумна. Вы подъехали к домику, переделанному из автофургона, на улице не росло ни единого деревца. Она познакомила тебя с матерью, которую называла просто Долли. Торговец сеном, по-видимому, тут больше не появлялся. Вы сидели в тесной комнатенке; ты чувствовал себя ужасно скованно. Долли все время курила сигареты «Кулс», заигрывала с тобой и бесцеремонно шпыняла Аманду. Ты видел, что Долли привыкла быть в центре внимания и откровенно завидует молодости и привлекательности дочери. Они были очень похожи друг на друга, с той только разницей, что у Долли был внушительный бюст — отличие, на которое та несколько раз намекнула. Ты видел, что Аманде стыдно за нее, стыдно за пошлую картинку на стене, за немытую посуду в раковине, стыдно за то, что мать — косметичка. Когда Долли отлучилась в уборную — «освежиться», как она выразилась,— Аманда сняла с телевизора сувенирную статуэтку «Свободы» и сказала:

— Посмотри. В этом вся моя мать.

Она словно боялась, как бы ты не подумал, что эта статуэтка — ее, что она — такая же, как Долли.

Два года спустя, когда вы жили уже далеко от Канзаса, на Восточном побережье, вы пригласили Долли на свадьбу. Аманда с облегчением вздохнула, когда та не сумела приехать. Приглашение, посланное ее отцу, вернулось с целой коллекцией арабских почтовых марок и с пометкой: «Адресат неизвестен». В церкви со стороны невесты не было никого, если не считать дальних родственников, престарелых троюродных тетушки и дядюшки. Они были как бы свидетельством того, что у Аманды есть хоть какое-то прошлое и что жизнь ее не началась с того дня, когда вы приехали в Нью-Йорк. Кажется, она хотела, чтобы именно так все и было.

Хотя твои родители вовсе не пришли в восторг от вашего возвращения под их кров, тем не менее, когда вы приехали на Восточное побережье, они делали все возможное, чтобы Аманда чувствовала себя как дома. Твоя мать никогда не прогнала даже бродячей собаки, а уж если слышала, как бедствуют дети в других странах, всегда добровольно вызывалась помочь и доставала чековую книжку; вот и к Аманде она отнеслась как к беженке. Аманда привлекала ее своим стремлением найти человека, который бы о ней заботился. Она словно сошла с рекламного объявления: «Вы можете равнодушно перевернуть эту страницу, а можете спасти ребенку жизнь» — и ребенок был прямо здесь, очаровательный и всегда готовый угодить. Задолго до свадьбы Аманда стала называть родителей «мамочка» и «папочка», а их дом в округе Бакс своим домом. Как вы все попались на эту удочку! Отец как-то спросил: не боишься ли ты, что разница в вашем воспитании может в конце концов повлиять на твою семейную жизнь. Это был единственный случай, когда отец попытался предостеречь тебя.

Ты еще всерьез и не думал о свадьбе, а все вокруг уже считали ее делом решенным. После двух лет, что вы прожили вместе, женитьба казалась естественной. Тебя беспокоило — достаточно ли ты нагулялся?— но, по здравом размышлении, ничто не мешало свадьбе. Аманда не просто жаждала вступить с тобой в брак. Она всегда говорила, что знает: когда-нибудь ты бросишь ее (будто ты —такая же свинья, как все те, с кем сталкивала ее жизнь), и, по-видимому, полагала, что женитьба отсрочит или, быть может, даже предотвратит твое бегство. Ты не хотел ни раскрываться перед ней, ни лезть к ней в душу. Возможно, просто боялся, что в душе у нее — пустота. Но в конце концов ты решил не предаваться наивным юношеским мечтам. Когда взрослеешь, начинаешь понимать, что нельзя требовать от человека слишком много.