Яркие огни, большой город

— Я отправляюсь на следующей неделе в Рим с «Вог», а затем в Грецию сниматься на натуре. Здесь я по-настоящему становлюсь профессионалом. Извини. Я не хотела причинить тебе боль.

— Профессионалом? — сказал ты.— С каких это пор гребаная демонстрация мод стала профессией?

— Извини,— сказала она.— Мне пора.

Ты потребовал объяснений. Она сказала, что была несчастна. Зато теперь счастлива. Ей нужен простор. Она попрощалась и тут же повесила трубку.

Три дня ты слал через Атлантику телеграммы, без конца звонил по телефону и, наконец, обнаружил ее в отеле на левом берегу Сены. Когда она подняла трубку, голос ее звучал устало.

— У тебя другой мужчина?— спросил ты. Ты только об этом и думал на протяжении трех бессонных ночей. Не в том дело, сказала она, хотя мужчина действительно есть. Он фотограф. Вероятно, того типа, что называют себя художниками. Трудно было поверить. Ты напомнил ей, как она сама говорила, что все они голубые.

Она сказала: Au contraire³⁸, Пьер. И этим угробила тебя окончательно. Когда ты позвонил еще раз, она уже выехала из гостиницы.

Несколько дней спустя раздался звонок, человек назвал себя ее адвокатом. С вашей стороны, сказал он, было бы проще всего подать в суд на мою клиентку за оставление супруга. Это просто юридическая формула, сказал он. Его клиентка, то есть твоя жена, не будет ничего опротестовывать, вы можете разделить имущество пополам, хотя она претендует на серебро и хрусталь. Ты положил трубку и заплакал. Оставление супруга. Адвокат позвонил снова через несколько дней и сообщил, что машина и ваш общий счет в банке — твои. Ты сказал, что хочешь знать, где Аманда. Он позвонил снова и спросил, какую сумму ты просишь, чтобы уладить дело. Ты назвал его сутенером.

— Я требую объяснения,— сказал ты.

Это было несколько месяцев назад. Никому на работе ты ничего не сказал. Когда тебя спрашивают об Аманде, отвечаешь: жива-здорова. Отец ничего не знает. Беседуя с ним по телефону, сообщаешь, что все в порядке. Ты полагаешь, что твой сыновний долг — казаться счастливым и преуспевающим. Это самое малое, что ты можешь сделать для него в благодарность за все, что он сделал для тебя. Ты не хочешь его расстраивать, а у него по нынешним временам и без того забот хватает. К тому же ты понимаешь, что проболтаться никак нельзя. Он никогда Аманду не простит. Пока существует шанс, что она вернется, ты не хочешь, чтобы он знал о ее предательстве. Ты хочешь пережить это один. Объясняешь, что тебя держат в городе работа, обязательства, встречи с лауреатами Нобелевской премии, хотя до родного порога всего два часа езды. Рано или поздно придется ехать, но ты хочешь оттянуть встречу насколько можно.

И вот теперь ты стоишь перед универмагом «Сакс» на Пятой авеню и пялишься на манекен. Как-то на прошлой неделе ты попытался выместить на нем свои чувства и принялся орать на него. Подошел полицейский и предложил тебе покричать где-нибудь в другом месте. Да, вот так она и выглядела перед отъездом — отсутствующий взгляд, крепко сжатые губы.

Когда же она превратилась в манекен?

Ты снова в редакции. Твоя решимость проверять факты, касающиеся недавних выборов во Франции, несколько поувяла. Прикорнуть, что ли, в одном из редакторских кабинетов наверху? Но тебе придется торчать здесь. Завариваешь чашку растворимого кофе — четыре столовые ложки «Максима». Меган сообщает, что тебе звонили трижды: президент Общества полярных исследователей, еще кто-то из Франции и твой брат Майкл.

Заходишь в кабинет Клары, чтобы забрать гранки, но на столе их нет. Ты спрашиваешь о них у Риттенхауза, и он сообщает, что звонила Клара и велела отослать гранки в работу. Она велела также прислать их фотокопии к ней домой.

— Ну,— говоришь ты то ли с ужасом, то ли с облегчением.— Теперь конец.

— У тебя есть какая-нибудь дополнительная правка? — спрашивает Риттенхауз.— Ее наверняка еще можно внести.

Мотаешь головой:

— Чтобы все исправить, мне нужно пересмотреть последние три года.

— Конечно, ты не вспомнил о кренделе,— говорит Меган.— Не беспокойся. Я совсем не голодна. Да и вообще мне не стоит обедать.

Ты извиняешься. Просишь прощения. Говоришь, что у тебя в голове чертова куча забот. У тебя плохая память на мелочи. Хотя ты точно знаешь, когда разгромили Непобедимую армаду, но даже не представляешь себе сумму на своей чековой книжке. Каждый день ключи или бумажник у тебя куда-то деваются. В этом одна из причин твоих постоянных опозданий. Если даже добираться в редакцию по утрам для тебя сложно, то как уж тут упомнить все, что надо сделать за день. Ты не можешь внимательно слушать, когда с тобой разговаривают. На свете так много ерунды. Крупные проблемы — с ними по крайней мере можно сражаться в открытую. Но эти мелочи... ты бьешься насмерть с главными силами врага, а тут эта жалкая мелочовка ведет по тебе снайперский огонь из засады.

— Извини, Мег. Я и вправду очень виноват. Я просто великий путаник.

Все смотрят на тебя. Меган подходит и кладет руку тебе на плечо. Гладит по голове.