Яркие огни, большой город

Прохладный вечер. Вы идете по Гринич Виллидж⁴⁸, ты показываешь ей местные достопримечательности и свои любимые здания. Еще вчера ты считал бы такую прогулку немыслимой, а сегодня вспоминаешь, как любил раньше эту часть города. Повсюду запах итальянской кухни. Знакомые названия улиц, которые, пересекаясь под самыми замысловатыми углами, образуют на карте города причудливый узор. Здесь нет ни жесткой прямоугольной планировки, ни подавляющих величием небоскребов. Мимо топают подвыпившие амбалы с крутыми бедрами, затянутые в кожу и обвешанные цепями, вид у них жутковатый.

Викки останавливается перед витриной антикварной лавки на Бликер и показывает на деревянную лошадку с карусели, выкрашенную в красное и белое и водруженную на подставку.

— Я хочу, чтобы у меня был дом, где в гостиной будет стоять вот такая лошадка.

— Ага. И еще музыкальный автомат.

— Ну, конечно. Без него никак нельзя. И еще обязательно китайский бильярд. Настоящий, старый, с Баком Роджерсом⁴⁹.

Вы идете дальше; она рассказывает о доме, в котором выросла. Это скрипучее сооружение в стиле «Тюдор» на берегу моря в Марблхеде, построенное в начале века как летняя дача; казалось, что даже в просторной столовой всегда сохранялся запах влажных полотенец. В доме было полно пустых комнат, где они играли, и закрытый чулан под лестницей, куда без разрешения Викки никто не смел войти. Они всегда держали целую кучу домашних зверюшек. Над крышей была вышка, где четверо девочек во главе со старшей сестрой Викки устраивали некое символическое чаепитие — без чая. Ее отец держал в сарайчике для лодки цыплят и несколько лет потратил, пытаясь развести огород. Каждое утро он вставал в пять часов и шел плавать. Мама оставалась в постели, пока дочки и зверюшки не являлись всей гурьбой к ней в комнату пожелать доброго утра.

Рассказывая об этом, она оживленно жестикулирует, так что ты очень ясно представляешь себе картину ее идиллического детства. Впервые замечаешь, что у нее веснушки. Надо же. Ты представляешь ее маленьким ребенком, вот она идет по пляжу с ведерком песка. А ты словно бы наблюдаешь за ней с крутого берега, сквозь пелену времени и говоришь: когда-нибудь я встречу эту девочку. Тебе хотелось бы оберегать ее все это время, защищать от жестокости школьников и грязных желаний мужчин. То, что она излагает (а говорит она неизменно в прошедшем времени), наводит на мысль о некоей трагедии, постигшей их семью. Похоже, в огороде, который столь безуспешно возделывал ее отец, обитал дракон.

— Ну, а как теперь живут твои родители? —спрашиваешь ты.

— Развелись три года назад. А твои?

— У них, что называется, счастливый брак.

— Везет.

Везет — не то слово, которое бы ты выбрал, разве только оно бы вырвалось случайно.

— А братья или сестры у тебя есть? — спрашивает она.

— Три брата. Младшие—двойняшки.

— Здорово. Прямо-таки симметрия. У меня три сестры. Мальчики для нас были полной загадкой.

— Понимаю, что ты имеешь в виду.

— Послушай. Нам очень нужно встречаться с Тэдом?

— По-моему, Тэд и не собирается с нами встречаться. То есть, может быть, и собирается, но не придет.

— Он что, сказал тебе об этом?

— Нет, просто я его знаю. Он вечно куда-то мчится, но сплошь и рядом не добирается до цели.

— Что он тебе про меня рассказывал? — спрашивает она после того, как вы уселись во дворике кафе на Чарльз-стрит. У нее заговорщицкая улыбка. Она вроде бы считает, что твоя преданность Тэду рухнет в свете этой, только что возникшей близости.

— Да почти ничего,— говоришь ты.

— И все-таки?

— Он пытался набить тебе цену. Честно говоря, я решил, что ты настоящий синий чулок. Такая, знаешь, особа в очках с толстыми стеклами, которая играет в хоккей на траве в университетской сборной.

На комплименты она больше не напрашивается. Просто изучает меню и улыбается.

Ты говоришь ей, что Тэд, в сущности, хороший парень. Тебе нравятся его энергия и образ жизни — joie de vivre, je ne sais quoi, savoir-faire, sprez-zatura⁵⁰. Ты почти искренен. За такую сестру, как Викки, ты готов простить ему некоторую безалаберность. Ты, конечно, не назовешь его близким другом, но на вечеринке без него не обойтись. Рассказываешь, как он поддержал тебя, когда тебе было тяжело. Ему, быть может, не хватает чуткости, но он человек по-своему благородный, хотя, правда, легкомысленный.

— А вы хорошо понимаете друг друга? — спрашиваешь ты.

— Я думаю, он дурак,— говорит она.

— Верно.— Все, что она говорит, верно. Она взяла тебя голыми руками. Тебе очень нравится, как она подносит к губам стакан с водой, нравятся раскованные движения ее рук. Тебе кажется, что ты уставился на нее уж слишком бесцеремонно, впрочем, похоже, она ничего не имеет против такой бесцеремонности.

— А где ты работаешь? — спрашивает она.— Наверное, в какой-нибудь солидной фирме?

— Что ты. Честно говоря, мне там не нравится. Наверное, я им тоже не очень подхожу.

— Другие, я знаю, за такое место готовы на все.