Яркие огни мёртвого города

Его кожа чернее ночи. Он жутко худой - вечно голодные трущобные оборванцы и то не бывают такими тощими. Лицо в морщинах, глубоко запавшие глаза... И правда, потянет на двести лет. Ну не то чтобы всерьёз, просто настолько старых людей я.

Кстати, о глазах. Сумасшедших людей я тоже никогда не встречал, но, по-моему, взгляд у них бывает какой-то болезненный или бессмысленный. А у старика он не такой, очень даже ясный.

О старике много кто знает, про него писали и рассказывали в медиа, окрестив "таинственным пациентом". Много кто приходит на него посмотреть. Он никого не отказывается видеть. Я тоже пришёл в один из предыдущих пустых дней. На моё любопытство подействовал не столько сюжет в новостях, сколько рассказ Герма.

Дальше - снова загадка. Почему именно мне, одному-единственному из всех, старик стал много рассказывать про эту "прежнюю жизнь"? По словам Герма, он даже с людьми из исследовательской организации долгих разговоров не ведёт, хотя они его и так упрашивают, и эдак. А со мной почему-то разоткровенничался.

Началось с того, что я спросил старика, откуда он. Понятно, имел в виду, из какой части Города. А он говорит:

- Моя родина... там, где бродили стада.

Я ничего не понял. Какие такие стада? А он дальше наговорил ещё всякого.

- Да, да, мальчик... - (я, конечно, уже не мальчик, но по сравнению с ним можно назвать и так) - Наконец-то ты пришёл, я ждал тебя. Слушай: это была прекрасная страна. Степи - от горизонта до горизонта. И глубокие быстрые реки. И рощи огромных акций. Всё было там... Высокое, чистое небо. Вольный ветер... Простор. Свобода. Там почти всё время светило солнце. Нежно-оранжевое на рассвете, бледно-жёлтое, раскалённое в полдень и алое по вечерам. И бродили огромные стада антилоп и газелей. Настоящие, живые антилопы. У одних рога похожи на лиру, у других - витые, а у третьих загнуты назад, к спине. А ещё беспокойные зебры, хмурые буйволы, пёстрые жирафы. Ты видел жирафов на воле? Они только кажутся неповоротливыми. А на самом деле скачут очень грациозно. Ты вспомнил? Ну же, ты должен вспомнить...

Животные, которые когда-то во множестве жили на Аламанге, а теперь остались только в нескольких зоопарках Города, похожи на земных, поэтому их и называют земными именами - газели, антилопы. Но если старик и правда из аборигенов, почему так хорошо, без всякого акцента, говорит на нашем языке? Ну, за двести-то лет научишься... Тьфу ты, нет, нельзя верить в такую бессмыслицу. Не мог он видеть всё, о чём говорит, своими глазами. Он просто не в себе. Иначе не стал бы спрашивать меня про этих своих жирафов. Мне-то откуда знать, как они скачут на воле?

- Огненные львицы в вечерний час стерегут ориксов у водопоя... Ты же знаешь - охотятся больше львицы, а львы, косматые цари саванны, ленивы... - старик прикрыл глаза, а его голос начал звучать не то чтобы громче, а как-то проникновеннее: - Когда спускается ночь, раскидистые акации превращаются в причудливые чёрные силуэты. На их искривлённых толстых ветвях любят отдыхать поджарые гепарды - кошки и немного псы, и бархатные пантеры.

А потом приходит сезон дождей... Время чудес. Иссохшая до красноватой пыли земля оживает, зеленеет сочной изумрудной травой, вспыхивает цветами, яркими как сапфиры, рубины и аметисты. И переливчатые трели птиц пронизывают воздух хрустальными ожерельями.

Герм был рядом и всё слышал. Позже мы с ним много про всё это говорили, но так ни до чего и не договорились.

Надо бы забыть дедовскую болтовню, да только теперь в каждый свой пустой день я иду в больницу. И старик всегда меня узнаёт, берёт за руку и начинает рассказывать всё то же - об антилопах и буйволах, настоящих, чудесных, живых. О жарком солнце. О реках, в которые можно войти - если знаешь, где безопасно. Умеешь найти прохладную лотосовую заводь, в которой не живут крокодилы.

Трудно поверить, что каким-то людям приходилось купаться в реках, опасаясь не отравления, а крокодилов. Но я поймал себя на том, что мне хочется в это верить. И в то, что солнце может светить днями, неделями напролёт, а не как сейчас - покажется раз в месяц на минуту и тут же скроется за густой пеленой смога и туч. Думаете, глупо? Всё равно что верить, будто однажды тебя бесплатно, за красивые глаза, поселят в Центре, завалят дорогой едой, шмотками, и не нужно будет гнуть спину на Фабрике. В общем, верить в сказку... Я ведь уже вырос из возраста, когда это простительно. Как-никак, сравнялось семнадцать. Да и жизнь у меня далеко не сказочная. Но...

Если старик всё-таки не сумасшедший, он, наверное, и вправду последний свидетель прошлого.

Вот я теперь и мучаюсь. Его слова действуют как-то странно. Раньше всё было проще: я думал, где и как заработать на еду и крышу над головой. А тут в голову лезут мысли про эти степи, про огромные зелёные акации, про львов и газелей...

Сегодня всё точно так же: он сжал мою ладонь в своей, и говорил, говорил... Как будто все другие посетители, кроме меня, для него не существовали. Как будто он ждал меня одного. Рука у него горячая и худая - кожа да кости.