Яркий закат Речи Посполитой: Ян Собеский, Август Сильный, Станислав Лещинский

Письма брата короля, примаса Михала-Юрия Понятовского, вступившего в тайную переписку с прусскими войсками, осаждавшими Варшаву, перехватили повстанцы. Он был арестован и приговорен к смертной казни через повешение. Михал-Юрий предпочел принять смертельную дозу яда, который ему принес в тюрьму сам Станислав Август. После подавления восстания и третьего раздела Польши Станислав Август по требованию Петербурга уехал из Варшавы в Гродно, где 25 ноября 1795 года отрекся от престола. Последние годы он провел в Мраморном дворце в российской столице, ведя роскошный, но довольно уединенный образ жизни. Бывший король много читал, беседовал с приближенными, вспоминал прошлое, искал утешение в религии и мистицизме. После смерти Станислав Август оставил огромные долги и мемуары, которые были опубликованы в 1914–1924 годах[228].

Проектами своих реформ Станислав Лещинский как раз и пытался спасти польскую государственность. Он словно предвидел будущее, которое, возможно, к счастью, ему не пришлось увидеть.

Общаясь с просветителями и своими соотечественниками, Станислав немало размышлял и писал. Историки справедливо подчеркивают, что последний из Лещинских кроме «врожденной интеллигентности» обладал огромным житейским опытом. Еще среди перипетий Северной войны, когда «на коне», когда «под ним», этот случайно попавший в короли шляхтич, видевший немало на своем пути, будучи в робе или в жакете, в военной или в крестьянской одежде, желал править свободной Сарматией. Он был готов использовать шведскую, турецкую, французскую помощь и платить за нее кусками польской земли над Вислой, Двиной или Днепром. Имел ли он уже тогда свое видение возрожденной Польши? Пожалуй, да. В Цвайбрюккене, в Виттемберге, в Шамборе он много читал и наблюдал, контактировал с восторженными поляками и к 1733 году приобрел облик патриота-реформатора.

Такой человек скрывался под обложкой анонимного издания 1733 года под названием «Свободный голос, защищающий свободу» («Glos wolny wolnosc ubezpieczajacy»), или его французского варианта 1749 года «Свободный голос гражданина» («La voix libre du citoyen»). Многолетний промежуток между оригиналом и переводом стал поводом для размышлений об истинном авторстве текста. Кроме того, имели место французские редакции 1753 и 1754 годов, свой трактат автор также включил в «Сочинения добродетельного философа» («Oeuvres du philosophe bienfaisant»). С конца века Просвещения начинаются его польские переиздания, трактат анализировал известный российский и польский юрист, историк, журналист, библиотекарь Александр Рембовский (1876).

Лотарингский эрудит и архивист Петр Бойе, посвятивший свою жизнь научному наследию Лещинского, полагал, что, во-первых, польское издание не вышло ранее французского, а во-вторых, Лещинскому помогали два поляка – Анджей и Йозеф Залуцкие, и два француза – дипломат Терсье и литератор Солиньяк, которые и составили польский текст. Король же приписал его одному себе и перевел на французский. Над этим открытием задумались польские ученые. Т. Корзон пришел к выводу, что Станислав не мог писать трактаты в период бескоролевья, а также пребывая в Лотарингии между 1737 и 1741 годами, ибо на это время приходился отъезд Залуцкого из Люневиля в Польшу. А Рембовский нашел в библиотеке Красинских части собственноручного текста «Свободного голоса» Лещинского 1749 года, значительно отличавшиеся от известного издания. Рембовский считал, что дата 1733 года имела только пропагандистски-символическое значение.

Так или иначе, историки приходят к выводу, что король писал для мыслящей элиты Запада постепенно, урывками и сам пробовал переводить свой текст на французский язык. Вольтер не принял их всерьез, отметив, что «Станислав пытался иногда сочинять какие-то довольно плохие произведения…» Приглашенный поправить его сочинение Солиньяк заметил: «Сир, это хорошо, но это не французский язык. Позвольте мне это сделать». И сделал все несколько иначе, добавив от себя половину предисловия, которое породило «легенду Лещинского» – кандидата в короли, который в 1733 году шел на выборы уже с готовыми реформами. Противоречий между редакциями текста нет, но они разнятся так характерно, что порождают дискуссии[229].

Какой видел Станислав, желавший вылечить раны отчизны, современную ему Польшу? «Мы похожи на тех, кто живут в старых домах, хоть и с опасением, что они могут развалиться, не заботясь об их восстановлении, предпочитая думать о своих личных интересах и говорить: как мой отец или дед жил, так и я хочу жить»; «Речь Посполитая наша – старый дом, разъедаемый молью. Если он будет стоять без обороны и реформ, соседи захватят наши земли или поделят между собой»[230].