Ярмарка безумия

Но Сережа действовал так не потому, что был когда-то отличником, а потому, что сам додумался до всех следовательских хитростей и заморочек, допер своим умом. А скорее всего и не умом даже, а собачьим нюхом, инстинктом. Просто он чувствовал - надо так, а не так. И почти не ошибался. Только если уж попадался субъект с совсем уж навороченной психикой.

Когда Сережа наигрался в загадочность, он коротко и ясно рассказал:

- Сегодня утром у своего дома был сбит машиной гражданин Цапцын Игорь Ефимович. Насмерть. Машина скрылась. Свидетелей пока разыскать не удалось. Так что понять - умышленный это наезд или случайность - пока невозможно. Место, правда, такое, что случайно наехать там сложно, но… Ты же знаешь, какие у нас люди встречаются за рулем. Купил права и разъезжает.

Ледников согласно кивнул. И подумал: бедный инопланетянин Цапцын, куда ж тебя занесло? Кто же придумал тебе такую жалкую и страшную судьбу?

- И еще. У жертвы обнаружена твоя визитная карточка. Ну, и я, само собой, подумал, может, ты что-то объяснишь. Это, кстати, - Сережа постучал по визитке пальцем, - не она.

- Не она? - тупо спросил Ледников. - В каком смысле?

- В таком! - засмеялся Сережа. - А ты думал, я положу в карман документ, найденный на месте преступления? Эту, - он еще постучал пальцем по визитке, - я вынул из своего бумажника, она там валяется уже несколько лет. От той, что найдена у погибшего гражданина Цапцына, она ничем не отличается… Ты ее когда ему вручил? Как и мне, много лет назад?

- Понятно, - пробормотал Ледников. У него перед глазами стоял этот самый Цапцын и умолял о помощи.

Сережа, судя по всему, уже утратил терпение, ему надоел разговор, полный намеков и умолчаний. Он решил сменить тактику допроса и полез напролом.

- Ну, конечно, ему все понятно! А мне вот ничего непонятно… Может, просветишь? Валя, кончай там про себя варианты считать! Я же вижу, ты в голове что-то крутишь.

Ледников, чего греха таить, далеко не всегда, даже во времена совместной работы, был откровенен с Сережей Прядко. Он сразу увидел, что Сережа со своей бульдожьей хваткой, прыскающей во все стороны энергией, смутными представлениями об этике и деликатности, врожденным желанием выкладывать перед начальством все козыри разом, чтобы покрасоваться и запомниться, в какой-то ненужный момент не побоится наломать дров. Пара зашибленных случайно, по ходу дела, посторонних голов для него не были проблемой. С человеком, первый раз оказавшимся в роли подозреваемого или обвиняемого, он вел себя так же, как с упертыми сволочами. Поэтому Ледников всегда соизмерял, что Сереже стоит говорить, а что не стоит. Сережа это прекрасно знал, но и знал также, что есть вещи, в которых Ледников всегда сильнее его, и потому если и обижался, то ненадолго. Потому что понимал: выгоды от сотрудничества ему все равно будет больше.

Теперь, после того что случилось с Цапцыным, стало ясно: Сережу надо подключать. Если это Негодин, то Сережа своей активностью может немного отвлечь его от Востросаблиных. Однако действовать ему придется с куда большей осторожностью.

И он рассказал ему про несчастного доктора Цапцына, когда-то безнадежно влюбленного в соседскую девочку, про Екатерину Юрьевну Дроздецкую-Аристархову, которой жизнь обещала столь много, но потом обрушила на ее голову все мыслимые несчастья, про высокомерного и хладнокровного выдумщика запутанных комбинаций, ключ к которым был у него одного, Станислава Рудольфовича Негодина, вдруг потерявшего голову от любви…

Сережа слушал его, не перебивая, и на лице его отражались все чувства, которые он переживал, - изумление, недоверие, непонимание.

А когда Ледников закончил, он подвел итог его повествованию. Подвел в духе великого писателя Льва Толстого, который писал об опере, как известно, в таких выражениях: «Люди стали махать руками, а в руках у них было что-то вроде кинжалов… потом стали тащить прочь ту девицу… Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили и за кулисами ударили три раза во что-то железное…»

Сережа, конечно, был не столь изыскан в выражениях. Он выразился по-своему.

- Слушай, Валек, ты хочешь сказать мне, что два взрослых мужика влюбились в одну больную бабу, о которой даже нельзя сказать - жива она или мертва? Что один, врач, пользуясь служебным положением, проводит с ней часы в разговорах, прекрасно зная, что она ничего не слышит? А другой, бывший сотрудник КГБ, в это время страдает от ревности, причем до такой степени, что решает врача убить? Например, наехать на него на краденом автомобиле?

Ледников пожал плечами. Лев Толстой открыл замечательный способ превратить любую ситуацию в посмешище. «Мужчина в шелковых в обтяжку панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом стал петь и разводить руками…» Вот и вся любовь в опере.

- Ты хочешь, чтобы я расписал этот роман начальству в качестве версии? - напирал Сережа.