...Джэбэ Стрела, стремительный в бою, как молния, постоянно рвался вперёд. Его тумен не раз попадал в “пасть ада” — самое опасное положение. Он искусно уходил от мечей напиравшего противника. Когда же отовсюду грозила гибель, тогда появлялся и выручал расчётливый Субэдэй. Барс с Отгрызенной Лапой обрушивался на неприятеля сплочёнными рядами, всей мощью тяжёлой конницы, в которой и воины, и кони были покрыты железными китайскими латами. Взяв врага в стальное кольцо, монголы начинали его сдавливать, как это делает удав со своей жертвой, покуда не затрещат кости...
Высокий и прямой, как джунгарское копьё, никогда не смеющийся Джэбэ со змеиным неподвижным взглядом являлся после сечи к Субэдэю. Сидя у костра, он клялся багатуру, что не допустил никаких ошибок... “просто врагов было, как червей в туше буйвола”. Субэдэй лишь посмеивался, довольный, что он вновь стал спасителем молодого гепарда Джэбэ, и предлагал ему не объяснять своих “прорух”, а отведать зажаренного на вертеле, нашпигованного чесноком и фисташками молодого барашка.
...Джэбэ был горд, самоуверен и вспыльчив. Он думал, что нигде не сделает промаха, если со ста шагов попадает стрелою в голову сурка, бегущего к норе. За свою меткость и стремительность он и был прозван Джэбэ — Стрела. Под этим грозным именем его знали все — и враги, и союзники, хотя настоящее его имя было другое, которое он, будучи суеверным, скрывал. Перед битвой он всегда сам осматривал местность, проносясь как ветер на высоком поджаром коне по передовым опасным местам, и его не раз ценой собственной жизни с трудом выручали телохранители-тургауды.
...Перекошенное шрамом лицо Субэдэй-багатура, его вытаращенный правый глаз, который, казалось, сверлил и видел каждого насквозь, тоже знал каждый ордынец, в каком бы улусе он ни служил.
Все нукеры в войске говорили: “Субэдэй хитёр и осторожен, как старый лис, а злобен и коварен, как барс, побывавший в канкане, — с Субэдэем не страшен никакой враг... Он — оберёг монголов, и с ним не пропадёшь”.
...Джэбэ упрямо обдумывал план пути, чтобы достичь Последнего моря. Донесение Чингизхану, посланное с распевавшим песни гонцом, сочинял Джэбэ, а Субэдэй только ободрял, покачивая выбритой головой, и кривил угол рта в звероватой усмешке, будто говорил: “Хай, хай... Далеко ли доскачешь? И скоро ли пролетит кара-бургут
[195]над тем местом, откуда ты, как сайгак, понесёшься прочь, и мне в последний раз придётся тебя выручать?"»...Да, разными были старый Субэдэй и молодой лев Джэбэ, непохожими, как лёд и огонь, но одно сковывало их общей цепью: страстное желание быть лучшими из лучших.