Ярое око

— И вправду, Бекеша, гляди в оба, кабы не свалялась твоя с кем. Охотников до её красы много, як блох на собаке.

— Цытьте! Дуроплёты! — воевода насыпался руганью на доброхотов. — О своих бабах пекитесь! Ишо в потёмках дело... с каких сторон ваших дур... кобели нюхають!.. А за родные стены и вправду сердце болит, робяты, — протянул воевода, дивясь про себя, что молодёжь в его дружине совсем перестала остерегаться степи — так по крайней мере заключил Глеб Кольчуга, цепко оглядывая беспечные лица Авдея, Секиры, Лукашки Стрепета и хваткого до веселья и жратвы Сидора.

— Твои бы слова, воевода, да Богу в душу, — оглаживая заскорузлыми пальцами лезвие двуручного меча, хмыкнул бывалый панцирник Устин. — Ужли князьям нашим нахапанного добра не хватат? Вона одного скота гля-ка сколь! От рогов и хвостов... шатра княжеского не видать! А всё мало...

— Да будя тебе скрипеть телегой, дядя! — смачно вгрызаясь в жирный шмат отварной убоины, возмутился Сидор и, зашвырнув обгрызенный мосол в степь, оживлённо продолжал: — По мне, так всё добре... Не поход, а забава. Дело на разживу пошло! И харч тебе шо ни день гарный, и княжий ошейник не давит, як в крепости. Ха, теперича все в новы овчинные тулупы оденемся, а из воловьих кож сапоги справим. Грех горевать, православные. Где ж эта татарская сила несметная? Быков половецких богаче, нежли татар. Одно худо, — Сидор вытер сальные губы рукавом, — зной томит, спасу нет. Хоть бы тучка аль дождик какой...

— Вот вы гутарите — татаре... — подёргивая меченной стрелой щекой, ухмыльнулся Устин и посмотрел холодными глазами на сидевших у медного котла: — А ведь ежли по совести... наши коники супротив ихних, вертлявых, уступят. Да погоди ты, не спорь, Сидор! И в скачке, и в выносе[241] их монголки шибчее будут...

— Зато оне в тяге дошлее и в сшибке лоб в лоб! — ревниво вставил Авдей.

— Да и луки у нас, чего греха таить, не чета татарским, — будто не слыша, продолжал Устин. — У косомордых стрелы дальнее летают. Помните, третьего дня со скольки шагов Христоню на марше чернопёрая насквозь прошила? Нуть, и?..

— Зато в ближнем бою нехристю не тягаться с нами! Ты сам-то, Устин, видал небось намедни, як киевляне Белогрива сошлись в топоры с ними. «Нуть, и?» — передразнивая собеседника, торжествовал Авдей. — То-то, як об стенку горох... Спору нет, тугарин напорист, но и русич норовом крут! Не из говна кован, не из соплей отлит...

— Так-то так, братья... да вот одно я в толк не возьму. Ужли татары не идуть рать на рать? Али убоялись силы нашей?

— Да оне её ишо и не шшупали... — мрачно заметил Кольчуга. — Все эти блошиные наскоки да целовки стрелами, так... безделка, баловство, ровно кошка в углу насрала...

— Ты шо ж думаешь, защита-Глеб?.. — Сидор выпучил свои светлые задиристые глаза на воеводу. — Нам да убояться их след? Не бывать сему!

— Не бухти! Страх, брат ты мой бычок, порой неплохой советчик быват, шоб победить. Ты уж поверь моим ранам да опыту.

— Да будя сердцем багроветь, воевода! Дозволь слово молвить, — напирал неунывающий Сидор. — Али не свои мы тут усе, черниговцы? Можа, помочь тебе чем? Я зараз...

— Отвянь. Ты помог ужо мне даве, як червяк рыбалю... Ну тебя к бесу! Дай мысль добить... Я вот какую думку кохаю, хлопцы... — Кольчуга отложил в сторону шипастую палицу и понизил голос: — Татарская западня всё это, не иначе...

— Да ну?

— Вот тоби и ну! — блестя зубами, оборвал Лукашку воевода. — Заманивают оне нас. Чую, сидят, бирюки, в засаде, зубы точат, а мы, как те теляты, бредём у них в поводу на закланье. Лёгкая нажива застит глаза нашим князьям.

— А вот волынцы и галичане так не думают! Русь пужать неча! Закалилась она в сечах, затвердела в славе! — запальчиво кинул молодой Бекеша и, краснея от напряжения, выдал: — Вона где их князья, не видать! Сколь вёрст до них? Один Бог знает. А мы плетёмся на задах всем на посмешище!

— Видать, Мстислав Удатный всю славу один решил сгрести!

— А тебя, Секира, похоже, ржа от зависти поедом ест? — крикнули с другой стороны котла.

— А хоть бы так! — Секира набряк белками, казанки его кулаков побелели. — Уж лучше смерть от меча принять, чем сдохнуть от жары в этой пустыне.

— Сплюнь, дура! Не каркаши тут! — поддержал воеводу суровый Устин. — Молодой ишо гавкать. Вусов вон нема... а туда же, вперёд батьки в пекло. Удалому надо — нехай прёть хучь на край света!

— А нуть, заткнулись все! Покуда уши вам на затылке не завязал! — Лицо воеводы отвердело, в нём жёстче обозначились камни скул и бугры желваков, как проклёпанные швы на броне его кованого щита. Он стал шарить взглядом по лицам ратников, точно собирался немедленно исполнить свою угрозу. И во всём его облике, мгновенье назад собранном, но радушном, проявилась жестокость и ярость. — Всё верно, — справляясь с собой, хрипло откашливаясь в стальную перчатку, продолжал он. — То-то и оно, шо князь Галицкий Мстислав Мстиславич от всех далёко ушёл. Не видать, не слыхать. Как бы беды не было. Приключись с ними шо — могила.