...Отряды монгол разделились на полном скаку. Один схлестнулся с кипчаками Яруна.
Другой набросился на ростовцев князя Василько. А два оставшихся, вопреки планам Мстислава, ударили в центр.
Тысячи разверстых глоток взревели своё «кху-кху-кху!», другие выкрикивали имя грозного своего народа: «Монгол! Монгол!» И этот душераздирающий, истошный гик, усиленный громом копыт, зарокотал погребальным боем литавр и цимбал в душах русичей; сердца волынцев и галичан застучали, кровь забилась в висках во всё ускоряющемся темпе, доводя разум до исступления, до безумия, до беспамятства; ибо это и было его единственное страшное, но верное предназначение — сломить, запугать, растоптать волю и дух противника... То был знаменитый боевой клич татаро-монголов — «повелителей мира».
Саженей за триста кочевники на полном скаку вскинули луки и кучно послали по высокой дуге стрелы, от коих потемнело небо и казалось, словно среди ясного дня пересохшую степь косит безжалостный секущий град с острыми, как лезвие, железными градинами.
— Поднять щиты-ы! Стоять на месте!
...Тьма стрел с гулким, сводящим с ума перестуком обрушилась на шеренги волынцев в мгновение ока, делая их сомкнутые над головами щиты похожими на колосящееся спелым колосом поле ржи, стремительно выкашивая воинов, проворно и зло прореживая плотные ряды... Клювастые стрелы пронзали тела, как сыр! Но многие из них и не убивали, а лишь гвоздили, приколачивали людей к земле и оставляли на муки и риск — быть затоптанными в круговерти сечи своими же...
— Лучники! Стреляй! — прогремело за спинами ошеломлённых волынцев. Голос воеводы — Боже упаси! — рокотал, как набатный колокол. И за двести саженей он сотрясал так, точно рявкал над ухом.
Выбежавшие на передовую в лёгких кожаных панцирях и шлемах стрелки огрызнулись залпом взвизгнувших стрел. Свистящий шелест оперений и звенящий гуд отпущенных тетив на миг застрял в ушах. А новые стрелы уже легли на место прежних.
— Стреляй!
Свирепый рык Булавы сорвал с сухожильных тетив остроклювую стаю, жадную до крови. Она вышибала врага из седел, как зубы из дёсен; первые, рвущиеся напролом ряды точно срубили топором; в воздух взметнулись столбы пыли и земляного крошева. Обшитые железной чешуёй тулупы, треухи, шлемы, щиты и копья завертелись в кровавом водовороте атаки; долина огласилась дикими стонами и проклятьями.
...Но ни первый, ни второй залп лучников, укрывшихся за тяжеловооружёнными ратниками, не заставил повернуть татар вспять! Накатывающийся прибоем, сотрясающий твердь грохот копыт на миг перекрыл яростный рык Степана Булавы:
— Сомкнуть ряды! Держать стр-рой! Копья к бою! Первая цепь — на колено! Древки на рогатки! Упор в землю! Держи-ись! Вали их, браты! В мечи!
...Волынцы первыми приняли сокрушительный натиск татар; ещё мгновение назад переживающие столбняк страха, они внезапно ощутили, как страх этот (благодаря мужеству воеводы Булавы) столь же мгновенно превратился в отчаянную страсть тотчас схватиться с проклятым врагом.
— Отцу и Сыну!..
— Ур-ра-а!
Порывистый ветер подхватил златые хоругви, с которых на сечу взирала Святая Русь, и витязи, сцепив зубы, ринулись вперёд. С хрястом и рыком сшиблись грудь в грудь, сталь в сталь, звеня кольчугами, латами, нанося удары секирами, палицами, мечами, проламывая черепа кистепёрами, лязгая зубами и клокоча проклятьями.
...Туго пришлось и ростовцам. Встречный порыв татар был ужасен. Их конница гнала перед собой яростный спрессованный воздух, кромсая его всё тем же свирепым кличем: «Кху-у! Кху-у-у!» Как и волынцы, и галичане, ростовцы наблюдали неумолимо приближающуюся, всё сметающую на своём пути стальную волну.
Чёрные бунчуки, сверкающие полумесяцы сабель и мечей, изжелта-смуглые лица, перекошенные звериным оскалом; широкие скулы и рыжее пламя в узких глазах.
...Князь Василько Константинович против воли ощутил оторопь, подспудное желание кинуться вспять, расступиться на пути этого беспощадного лютого урагана. Но уже после следующего удара сердца он услыхал, точно со стороны, свой собственный крик, рвущийся из груди:
— К бою! Не потакайте страху! Отправьте этих тварей в небытие!
...Монголы бились со зверской исступлённостью, славя своих богов и Чингизхана, раз за разом их хищные кривые сабли и мечи вырубали из строя ростовцев, но и русичи были крепки и тверды в православной вере, сильны не числом, а доблестью, а уж стойкости им было не занимать. Спорым ратным ударом членил врага на куски русский меч, разваливал до седла парную рычащую плоть и, омытый дымящейся кровью, вновь взлетал к небу...
Но, как ни был высок дух ростовцев, конный неприятель, превосходящий числом, стал теснить обессиленные пешие рати. Не было среди них уже славного бойца Ратибора, не было Быстрокрыла и Макария Белого, не было Никиты и Твердослава, Евстафия Свернигора, Захария Железного Кречета... как не было и многих, многих других богатырей Ростова, геройски сложивших головы за это безымянное, пропитанное кровью волчье поле.
...Всё это видел князь Василько, да мечи его конной дружины не могли дотянуться — помочь пешцам.