Ярослав Домбровский

Почти каждый офицер царской армии имел право на денщика. Офицеры из богатых помещиков выбирали денщика среди своих дворовых и затем записывали его в рекруты. Такие неимущие, как Домбровский, получали в свое распоряжение какого-нибудь дослуживающего двадцатипятилетний срок солдата из нестроевых. Именно такой старый солдат по имени Войцех был денщиком у Домбровского. Он очень любил своего господина за доброту и непритязательность и трогательно о нем заботился. Войцех был почти совсем глухим, но Домбровский научился прекрасно объясняться с ним с помощью жестов. Глухота, которую Войцех настойчиво пытался скрыть, не мешала ему в выполнении обязанностей, поскольку Домбровский не требовал от него сколько-нибудь обременительных услуг и по целым дням не бывал дома. Ожидая его возвращения, Войцех часами сидел в прихожей и дремал над житиями святых. Зная эту его привычку и желая пошутить, Домбровский, по словам его невесты, несколько раз прокрадывался мимо денщика и ложился спать. Войцех сидел еще час, другой, потом обнаруживал обман; но при этом он только добродушно смеялся.

Невеста Домбровского хорошо знала Войцеха, поскольку он выполнял даже некоторые конспиративные поручения, то ли в самом деле не понимая их смысла, то ли делая вид, что не понимает. Потому она не очень удивилась, когда утром 2(14) августа 1862 года денщик жениха появился в ее квартире. На сей раз старый Войцех сообщил страшную новость: ночью в квартире был обыск, и Домбровский арестован. Это случилось на следующий день после манифестации в Саксонском саду, но в воспоминаниях Домбровской специально оговорено, что причина обыска и ареста была иная.

Причина эта изложена в «весьма секретном» рапорте варшавского обер-полицмейстера Муханова от 2(14) августа. В рапорте говорится: «По поводу разыскания револьвера[20], украденного у помощника заведующего политическими арестантами в Александровской цитадели, поручика Горжевского, оказалось необходимым произвести обыск у штабс-капитана […] Домбровского по тому уважению, что он находился в знакомстве с девицами Петровскими, на одну из коих падает подозрение в похищении означенного револьвера. Кроме того, замечено, что Домбровский ежедневно посещал Петровских по два раза в определенные часы […]. У Домбровского найдено: его собственный портрет в кунтуше, список тринадцати подозрительных лиц, листок с условным обозначением некоторых слов для употребления в запрещенной переписке, тетрадь перевода тактики на польский язык[21], несколько писем обыкновенного содержания, стрелковый форменный штуцер и револьвер. Вследствие сего штабс-капитан Домбровский арестован…» Из написанного через несколько дней отношения обер-квартирмейстера штаба войск в Царстве Польском Чернецкого, сообщавшего о случившемся в Петербург и требовавшего лишить Домбровского звания офицера генерального штаба, выясняется еще одна деталь. Оказывается, обер-полицмейстер Муханов решился на обыск и арест не сразу: он через своих агентов какое-то время «неусыпно следил» за Домбровским.

В последнем из названных документов сообщается, что Домбровский после ареста сначала был доставлен в Ордонанс-Гауз, а оттуда его перевели в Десятый павильон Варшавской цитадели. Это вполне согласуется с воспоминаниями Домбровской. Там говорится, что арестованного Ярослава сначала отвезли в военный лагерь на Саксонской площади, потом переправили в Цитадель.

Трудно сказать, о чем думал Домбровский, въезжая под конвоем в ту крепость, которую он предполагал взять с бою во главе повстанческих отрядов. Вероятно, настроение у него не было радужным. Но отчаиваться он не мог — это было совершенно не в его характере. Да для отчаяния, собственно, и не было оснований. Серьезных улик против него царские власти в тот момент не имели, и Домбровский хорошо знал об этом. Что же касается своих действий перед арестом, то ему не о чем было жалеть и не в чем раскаиваться. За полгода работы в варшавском подполье Домбровский сделал так много, как ни один из остальных деятелей конспирации, не исключая, пожалуй, и его ближайшего соратника Игнация Хмеленского. Сделать больше было не в человеческих ^_ силах, и сознание этого должно было успокаивать схваченного врагами, но не сломленного борца.

ГЛАВА ПЯТАЯ НЕ СОВСЕМ ОБЫЧНЫЙ АРЕСТАНТ