Ярослав Домбровский

Некоторые места дневника дают отчетливое представление о том, как складывались революционные убеждения у Огородникова и других членов военной организации — соратников Домбровского. «Ровно год, — говорится в записи от 24 июня 1863 года, — как дух мой начал быстро укрепляться. Его не согнула ни борьба с подлостью, ни невзгоды заключения… Он закалился в этой борьбе. Еще глубже, еще сознательнее слился с теми истинами, которые составляют цель жизни человека и которые так жестоко преследуются эгоистическим деспотизмом — врагом человечества».

«В жизни многих людей, — писал далее Огородников, — бывают моменты […], приводящие их на распутье двух духовных дорог, двух противоположных идей о счастье человека. Года три тому назад обстоятельствами и я был приведен на это распутье: по приезде в Петербург из батальона[17] я начал сближаться с другою сферою, знакомою мне только, не скажу даже понаслышке, а интуитивно. Когда я обернулся назад, увидал глубокую пропасть, разделявшую мою еще кадетскую сферу[18], выработанную опекой «воспитателя русского юношества» Якова Ивановича Ростовцева, от сферы истины, ведущей человека к счастью, какое могут дать ему только свобода и его естественные священные права. Нечего было сравнивать, нечего было выбирать: нагота эгоизма и лжи — с одной стороны, светлая правда и любовь к человечеству — с другой стороны; ясно обрисовывались они на фоне мрачной тучи, проливающей слезы и кровь, с одной стороны, и розовой, лучистой зари — с другой стороны. Глубоко пожалел я о своих молодых годах […]. Принялся с энергией себя перевоспитывать: ведь труд не малый — из офицера царской службы и воспитанника Ростовцева сделаться человеком; ведь труд не малый — сбросить С себя цепи, позолоченные разными правами русского дворянина и насилиями русского офицера, и встать вровень с человечеством. Однако результаты были успешны».

Огородников учился в Академии генерального штаба одновременно с Домбровским, он состоял в руководимом им кружке генштабистов. Боясь, что дневник попадет в руки тюремщиков, Огородников был осторожен и редко называл фамилии своих товарищей, особенно когда речь шла о лицах, остающихся на свободе или еще находящихся под следствием. Влияние на него Домбровского подтверждается не только косвенно — приведенным текстом, но и прямым упоминанием его фамилии. В одной из записей дневника, относящихся к февралю 1863 года, пересказывая записку с новостями, полученными от одного из только что доставленных в Модлин польских повстанцев, Огородников писал: «Далее записка гласила, что Я. Домбровский — мой товарищ по военной Академии генерального штаба — расстрелян здесь, в Модлине. Но это неправда. Он был посажен в Десятый павильон Варшавской Александровской цитадели за месяц до отправки меня оттуда[19] […], и мне досконально известно, что его сюда пока еще не привозили». Прошло несколько месяцев, Огородников снова получил от польских друзей очередную сводку новостей. «Записка, — говорится в дневнике, — заканчивалась опровержением слухов насчет Я. Домбровского […]. Мой академический товарищ не расстрелян — ну, отлегло от сердца».

Огородников был русским. Но для него, как и для других русских по происхождению офицеров, входивших в военную организацию, освободительная борьба польского народа не была чуждым делом. Они сочувствовали свободолюбивым стремлениям поляков, готовы были прийти им на помощь. «Люблю я Польшу», — говорится в одной из записей дневника. А о первых впечатлениях от польской столицы, о влиянии этих впечатлений на формирование своих взглядов Огородников писал так: «И вот я в Варшаве; здесь жизнь привольнее. Посмотрите на эти лица — пасмурные, но вместе с тем просвечивающие какую-то тайную надежду, посмотрите на их сверкающие глаза — справедливой ненавистью и гордой надеждой […]. Они живут кипучей жизнью, это не та мертвенная, бледная жизнь Петербурга. Итак, я тоже начал жить… усвоил значение слов: гражданин и человек».

Панихиды в Повонзковском лагере и в Боровичах выражали чувство возмущения со стороны коллег казненных офицеров. Однако казнь вызвала возмущение и протест гораздо более широких кругов русской и польской общественности. Чувство оппозиционной России выразил в нескольких статьях «Колокол», используя при этом материалы, полученные через руководителей Потебневского общества. Домбровский участвовал, разумеется, и в организации кампании по выражению сочувствия казненным со стороны польского населения. Не без его ведома, наверное, конспиративная газета «Рух» опубликовала призыв: «Мы надеемся, что вся страна почтит панихидами этих мучеников» и сообщила, что 11 июля (29 июня) 1862 года состоятся многочисленные панихиды.