Но если так, то нет ли у нас оснований предпочесть версию скандинавского источника в самом главном и самом существенном? Не причастен ли к гибели князя Бориса (а заодно, может быть, и Глеба?) князь Ярослав Владимирович? Летопись и Жития Бориса и Глеба приписывают все мыслимые преступления окаянному Святополку, превознося Бориса и Глеба, а вместе с ними и их брата Ярослава, отмстившего за их смерть и увековечившего их память. Но может быть, это как раз и является очередным «агиографическим преувеличением»? Может быть, преступления Святополка на самом деле совершены совсем другим человеком, а именно Ярославом? Излишне говорить, насколько изменяет такое предположение наши представления о ходе русской смуты 1015- 1019 годов и, тем более, нашу оценку личности новгородского князя.
Надо признать, что столь кардинальное переосмысление событий, связанных с гибелью первых русских святых, прежде всего Бориса, стало в последние десятилетия весьма распространенным, можно сказать, модным, получив отражение как в специальных исторических исследованиях, так и в популярных работах16. «…Святополку после его бегства из темницы явно было не до покушений на братьев. Да и зачем ему было этим заниматься?» - задается, например, вопросом современный исследователь. И далее воссоздает поистине удивительную картину событий, последовавших после кончины Владимира:
«Киевский престол занял Борис, которого отец любил, по свидетельству летописца, более других сыновей и всегда держал рядом с собой. Ярослав… выступил против нового киевского князя и в битве на Днепре (вероятно, осенью 1015 года) одержал победу. В результате киевский престол перешел к нему.
Тем временем из темницы удалось бежать Святополку, который отправился не мешкая к своему тестю, рассчитывал с его помощью захватить власть в Киеве, принадлежавшую ему по праву старшего в роду.
Борис, опираясь на поддержку печенегов (! - А. К.), попытался вернуть утраченную власть. Но киевляне, возглавляемые Ярославом и подержанные довольно большим отрядом наемников, дали ему отпор… В следующем году новая попытка Бориса вернуть Киев закончилась для князя-неудачника трагически - 24 июля 1017 г. (? -
Вот так, ни больше ни меньше. И Борис, оказывается, приводит печенегов на Русь, и Ярослав трижды воюет против него и затем убивает Бориса с помощью наемников-варягов, и оклеветанный Святополк практически не участвует в междоусобной войне… Картина разительно противоречит показаниям всех русских источников. Но, может быть, она подкрепляется показаниями источников иностранного происхождения? Рискуя утомить читателя соображениями источниковедческого характера, позволю себе все же более подробно остановиться на аргументации сторонников данной точки зрения.
Итак, в распоряжении обвинителей Ярослава имеются два основных аргумента. Во-первых, это свидетельство уже известного нам хрониста Титмара Мерзебургского о бегстве Святополка после смерти Владимира в Польшу, к своему тестю Болеславу Храброму, из чего, казалось бы, можно сделать вывод о его отсутствии на Руси в момент трагической кончины Бориса; этот вывод, между прочим, является краеугольным камнем всей теории невиновности Святополка в пролитии братней крови. Как мы знаем, Святополк находился в заточении до смерти Владимира; «впоследствии, - пишет Титмар, - сам ускользнув, но оставив там жену, он бежал к тестю»18. Однако здесь необходимо сделать одну существенную оговорку: Титмар вовсе не говорит о
Титмар, действительно, не знает или не сообщает о первом этапе войны между Святополком и Ярославом - но это как раз не должно вызывать удивления. Очевидно, что русские реалии интересовали его не сами по себе, но лишь в связи с общеевропейскими событиями. Сведения о Руси попадают в его «Хронику» прежде всего в связи с историей княжения Болеслава Польского, постоянного противника императора Генриха 11. Но как раз на первом этапе русской смуты (до 1017 года) Болеслав не вмешивался открыто в русские дела20.
Таким образом, остаются показания «Пряди об Эймунде». По-видимому, исследователей, «защищающих» невиновность Святополка, более всего завораживает сходство имен князя Бориса Владимировича и «конунга Бурицлава» скандинавской саги.