Ярослав Мудрый

«Блажен по истине и высок паче всех град русских и высший град, хранимый в себе таковое сокровище… Поистине Вышегород наречеся - высший и превысший город всех», - так будет восхвалять Вышгород неизвестный автор «Сказания о святых Борисе и Глебе». И он будет прав, ибо то, что город этот породил убийц святого Бориса, отойдет на второй план, забудется, но то, что он принял святые тела Бориса и брата его Глеба, останется в веках и прославит его «паче всех городов Русских»…

Внешне убийство Бориса выглядело серьезным политическим успехом Святополка. Непосредственная угроза Киеву миновала. Отцовская дружина перешла на его сторону. Как и прежде, он мог всецело рассчитывать на поддержку киевлян. Оставался Ярослав, но он все еще пребывал в Новгороде и, главное, уже не мог соединиться с Борисом. Все складывалось как нельзя лучше для нового правителя Русского государства.

Но успех этот был мнимым, и мы, обремененные знанием последующей истории окаянного Святополка, не можем не понимать этого. Святополк напролом шел к своей цели - полной власти над Киевом и Киевской землей, восстановлению под своей рукой отцовской державы. Ему наверняка казалось, что цель эта благая и справедливая. Да он и в самом деле имел права на Киев - не просто как старший из Владимирова «гнезда», но как Ярополчич, единственный наследник старшего брата Владимира. Однако преследуя справедливую и благую цель, подобно бесчисленному множеству политиков до и после него, также пекущихся о справедливых и благих целях, не упустил ли он из вида, какова будет плата за достижение этой цели в будущем? В его газах ни Борис, ни Ярослав, ни кто другой из братьев не достойны были власти в той степени, в какой достоин был власти он, Святополк. И он спешил утвердить эту истину, утвердить свою справедливость, не заботясь о средствах, не ожидая часа расплаты. Но цель никогда не оправдывает средств - это непреложный закон истории, увы, никем и никогда не принимаемый во внимание. А между тем нам не дано знать, какова окажется та цель, к которой мы стремимся, достижима ли она в принципе и принесет ли благо нам и тем, кто зависит от нас. Цель призрачна и неуловима, а потому несущественна и слишком часто служит лишь приманкой в равной степени для сильных и слабых душ. Средства же к достижению цели, напротив, всецело в наших руках; только они и существенны, только они и зачтутся нам, когда придется давать ответ за все деяния, кои мы совершаем в жизни… Потому-то, отправляя убийц к Борису, Святополк лишь внешне укреплял свою власть. На самом деле братоубийство приближало его конечное поражение. Ибо он противопоставлял себя не только всему Владимирову роду, но и себе самому. Убив раз, он уже не мог остановиться, не мог удержать свою власть без дальнейшего кровопролития, без жестокой расправы над оставшимися в живых братьями. «И не остановился на этом убийстве окаянный Святополк, но и на большие преступления, в неистовстве своем, начал простираться… Так говорил в душе своей окаянной: "Что сотворю? Если остановлюсь на этом убийстве, то две участи ожидают меня: когда узнают об убийстве братья мои, то, подстерегши, воздать мне горше содеянного мною. А если и не так, то изгонят меня, и лишусь престола отца моего, и сожаление по земле моей изгложет меня… Добавлю же к беззаконию беззаконие…"» Так описывает чувства, охватившие Святополка, автор «Сказания о святых Борисе и Глебе». И хотя слова, вложенные им в уста Святополка, разумеется, вымышлены, все же они верно отражают ситуацию, возникшую после убийства Бориса. Киевский князь оказался заложником совершенного им преступления.

Расправившись с Борисом, Святополк обратил свои взоры в сторону его единоутробного брата Глеба, князя Муромского, и постарался заманить его в Киев. Не то чтобы он боялся Глеба, но муромский князь мог стать естественным союзником любого из его недругов, кровным местником за Бориса. Глеб еще ничего не знал о случившемся. Святополк решил воспользоваться этим и скрыть от него не только Борисову, но и отцовскую смерть. Он направил Глебу лживое послание, содержание которого передают летопись и «Сказание» о святых братьях: «Приди вскоре. Отец зовет тебя, тяжко болен он». Если верить названным источникам, обман поначалу удался: Глеб немедля поспешил в Киев в сопровождении лишь небольшой дружины.

Маршрут его движения к Киеву вызывает некоторое удивление и, кажется, свидетельствует о том, что Глеб ехал не из Мурома, но скорее из Ростова или Ростовской земли, где мог тогда пребывать. Он двигался сначала верхом, на конях, а затем в «Насадах» (ладьях) по Волге, после чего переправился на Днепр возле Смоленска. Этот путь был хорошо известен с древнейших времен и представлял собой разветвление великого торгового пути, соединявшего страны Северной Европы, а также Поднепровье с Востоком. Ехать к Киеву прямым, сухопутным путем, через вятичские земли, по-видимому, в очередной раз отпавшие от власти киевского князя, Глеб, наверное, не решился.