Ярослава. Ворожея (СИ)

Княгиня говорила коротко. Емко. Отчего Аслан понял: в ее руках не просто сердце Княжества. В них - сама власть.

- Чего ж ты хочешь, Хан? Лесные Земли богаты. И. верно, сыщется что-то и по твоей душе...

Аслан разглядывал лицо Княгини и все дивился: как такая могла принадлежать Туру? Ей же всего зим осьмнадцать на вид. Только вот глаза блестят предивно. Жадно словно бы. А глазам Степной Лев привык верить больше другого, потому как в них душа плещется. И, значит, что-то в светлом княжьем духе не светло вовсе. Только что?

- И верно, Княгиня, войны не хочу. Белоград пал под степным войском, а наместник его, первый сын мой, отбыл в Степь, - Хан с удовольствием заметил, как рыжеволосая сморщила личико - знать, неприятна та новость ей. - И мне бы самый час уйти...

- Верно, - соглашалась Дева Каменная, рукой приказывая дворовым обновлять блюда. - Хан не пробовал перепелов, тушеных в вине терпком? С травами лесными. Их у нас много, и все - душистые. В Степи, верно, таких нет. Мы ж поделимся. Что травами, что поварами. Дарами ценными...

И Княгиня сама нанизала тонкое птичье тельце на двузубую вилку. Отрезала кусочек мяса сочного и оставляла перед Асланом:

- Камнеград не пожалеет добра. Нам нынче война ни к чему. Только жизнь распочали...

Степной Лев кивал. Соглашался. И, чем больше он вторил Княгине, тем сильнее пахло в воздухе не самими травами терпкими, но чем-то иным, сладким. И запах словно бы знакомый, а вот нет: не поймать его, не различить за другими.

Пироги ягодные Аслан пробовать не стал - к тому часу сладость забилась что в нос, что в само горло, отчего постоянно хотелось кашлять. А Княгиня становилась уверенней. Улыбалась Хану сдержанно, потому как не пристало замужней деве высказывать уважение не мужу своему, но врагу его кровному. И все ж нет-нет, да и коснется руки смуглой. И Степной Лев от прикосновений этих едва сдерживался. Было в рыжеволосой чаровнице нечто такое, что заставляло его собираться. Ожидать. Чего?

Покои, выделенные Аслану-Льву со свитой степною, были велики. Просторны. И пахло в них так же, как и в других горницах замка - сладко, приторно. Быть может, он даже слышал где-то этот запах, а вот где - не припоминал.

Только оставаться в покоях один не стал. Уложил подле себя верных воинов, что жизни не пожелают за его благоденствие. Смежил веки...

Заснуть не удавалось долго. И ведь не страх держал его в разуме трезвом, а вот голова болела нещадно. Запах этот, настойчивый да сладковатый, словно бы узнаваем стал. Его уловить бы...