Еще узел тройной. Тонкая вязь. Нити, что лежат в пальцах Ярославы, озаряются колером новым, словно бы с окрасом алым. Отчего? Яра не разумеет. Понимает только: это правильно, потому как те, что были, - мертвые. Эти же жизнью питаются. И отдадут ее, когда придет час.
Второй руной ложится та, что колеру охряного. Гладкая. Словно бы волосом русым выделана, как и у самой Заринки. Светлая...
Она озаряет что наузу саму, что горницу сиянием чистым. На миг глаза обжигает, но Ярослава слова святого не прерывает, помня наказ Крайи. И лишь продолжает шептать. А нити все вбирают колер живой, да горят ярче. Жгутся вот тоже, но нынче этот огонь - благостный, знакомый словно бы. Откуда?
Третьей руной Ярослава отчего-то выбирает свою. Золотистую. Она ложится ровно. И сила, что до этого пыталась вырвать наузу из рук девки, покоряется ей, стихает. Признает мощь заемную, да позволяет узлом закрепить.
Нынче нити покладисты, ярки. Гладкие, словно бы в полотне тонком. А оттого и плести становится удобней. И слова находятся сами собою.
Руна Крайи становится четвертой, забирая за собою ту, что принадлежала Ворожебнику.
А вот конец отчего-то выходит не таким, как всегда. Раздвоенным. И укладывает разом руны тех, что ютятся тихо в углу. Нареченных, среди которых - баба рудая да мужик светловолосый. Одна из рун словно бы пустая, слабая. Но то - морок, Ярослава чует это.
Оттого и связывает концы фермуара наузного меж собою.
Прислушивается. Получилось?
Фермуар гудит силой дивной. И Ярославе нынче не нужно быть ворожеей, чтоб чуять это. Нити вот пригожими вышли, ярко-алыми. Верно, прокрасила их Крайя...
Ярослава оборачивается, чтобы показать работу старой знахарке. И замирает. Потому как та, что так долго была подле, уж тиха. Бездыханна. И, стало быть, прокрашены нити темные не просто краской алой, но кровью родной.
***
Чародейка на миг остановилась. Повела носом, принюхалась.
Роговлад близко - она чует это по той, знакомой крови, что успела отпить. Да вот и сумерки подобрались. Время...
Лес словно бы замер, чуя приближение теней. И целебна в нем остановилась, приглушенная другой, темной силой. А ведь и ее выпьют, когда душ живых не станет. И Чародейка позвала. Тихо сначала, затем - громче. И зов ее разнесся по округе.
Замерла на дереве омела-сухоцвет, что до того вела тонкую песню. Насторожилась. И пусть сама душою темна, а вот боится, чуя их...