Ярослава. Ворожея (СИ)

Степняк скоро выхватил изогнутую саблю, что висела в ножнах. Замахнулся и с лязгом обрушил ту на изрытую сталь противника. Высеклась искра. А за нею отворилась первая кровь.

Воин грубо ругнулся. И наречие это, что узнал Дар, было почти тем же, что и у прибрежного народа. Стало быть, не легенда, не призрак он. Человек. А человека всегда можно сокрушить.

Дар снова замахнулся и бросился на единственное препятствие, что отделяло его от Ярославы.

***

Крайя вела носом. Запоминала.

Дорога, что вела их в Город Каменный, пахла обозами. Людьми чужими, да лошадиным потом. Околица Камнеграда - иначе. Хуже, зловонней. И к ним, запахам этим, примешивалось другое. Человеческое. Злоба и отчаяние, рожденные нищетой. А еще - страх.

Здесь же пахло и хворью струпной. Отчетливо, едко. И, стало быть, не только Светломесто пылает. А вот нитей силы, что тянулись по земле, в Городе Каменном было немного. И все холодные, отливающие светом болотным...

Закрытый взор обострил чувства, но этого и не требовалось: место, в которое привезли их с Заринкой, пахло сладко, медунично. И запах тот все усиливался.

Девку у нее отняли тут же. И, оставшись одна, Крайя отчего-то поняла: ей, видно, уж не выбраться отсюда.

Шаги отдавали гулким эхом, отбиваясь от каменного пространства, по которому ее вели. И камень тот был мертвым - Крайя чуяла это. Она раз разом, словно бы ненароком, касалась сухими пальцами холодной его поверхности. Снимала скользкую каплю и подносила к носу. Ближе, еще ближе. И... ничего. Все так же пахнет, как и наокол - сладостью, тленом.

Очередное касание закончилось для нее болезненным тычком под ребра, а после силовой кокон накрыл старую знахарку с головой. И за ним голос:

- Остановись, глупая. Это не поможет.

Молодой. Мужчина. И в голосе егоном чуется сила сродни ярославиной. Вот только внучка ее пахнет иначе. Домом и лесом, свежим летним полем. А этот - все так же, как и камень ледяной. Медуницей. И, значит, сила его не в знахарстве. И не в ворожбе. Тогда в чем?

Коридор, по которому вели Крайю, уходил все глубже под землю - уклон становился уж очень явственным, отчего знахарка несколько раз едва не упала, поскальзываясь на липкой жидкости, что тугим маревом стекала со стен. Но ее тут же подхватывали и снова подгоняли. Все тем же тычком, к которому она стала привыкать. И голос снова звучал:

- Вперед.

Слишком ровный, ненастоящий словно бы. Не окрашен эмоциями живыми, что переливаются на языке десятком интонаций. И, значит, его хозяин покрыт мороком, силою чужою. И души своей не слышит.