Ярость

Ее сыну удалось выдавить творожную массу из каждого кусочка блинчика, а потом размазать по себе, по стульчику, по столу и, что самое паршивое, по пульту дистанционного управления. По толстенному пульту, подарку на Рождество, который можно было программировать и только одним уже обслуживать телевизор, декодер цифрового сигнала, ДВД и аудиокомплекс. Черный дизайнерский предмет с точскрином выглядел теперь так, словно его вылепили из творожной массы. И малой целился им в телевизор.

— Тика.

В голове у нее помутилось. Женщина присела возле стульчика, колено поскользнулось на кусочке блинчика.

— Послушай меня, сынок, потому что мне нужно сказать тебе кое-что важное, — спокойно начала она. — Ты ёбаный, злой и гадкий короед. И я тебя ненавижу. Ненавижу так сильно, что желаю оторвать твою лысую башку и положить ее на полке с плюшевыми зверями рядом с ёбаным, сдающимся немцам без единого выстрела, мудаковатым Кротиком. Ты меня понимаешь?

— Тика?

Долгое время она глядела на него, в конце концов рассмеялась. А он, что бы там ни было, понял. Женщина подняла мальчонку и прижала к себе, думая о том, что ее особый свитер из «проекта талия» годится теперь только в стирку. Ничего не поделаешь.

3

Он не желал находиться здесь, ненавидел подобного рода мероприятия, место прокурора было в кабинете, в судебном зале или там, где было совершено преступление. Всякая любая иная деятельность понапрасну тратила деньги налогоплательщика, который платил ему заработную плату за стояние на страже законного порядка. А вовсе не за перерезание ленточек, посещение и выступления перед лицейской молодежью. Но кто-то посчитал, что следует сделать более человечным и теплым представление о прокуратуре, и вот в просьбе из ольштынского лицея о вручении награды за работу о противодействии насилию не было очень вежливо отказано. Нет, просьба была с энтузиазмом принята, сам же он отобран в качестве представителя учреждения. Шацкий не успел возразить, когда начальница предупредила его вопрос, говоря: «Вот знаешь, почем к нормальным людям я посылаю такого ворчливого мизантропа?». И тут же упредила и его ответ: «Потому что ты единственный из всех похож на прокурора».

Но вот о речи даже не вспомнила.

— Благодарим вас за все работы, — учительница, которая привела Шацкого в зал, обращалась к молодежи с рутиной опытного преподавателя, — и за потраченные для их создания силы. Я восхищаюсь вашей преданностью делу и альтруизмом, так как не верю злым сплетням, якобы многие из вас занимались этим только затем, чтобы потом выклянчить лучшую оценку по поведению.

Всеобщий смех.

— Надеюсь, что мой класс уже сообщил вам, что для такой оценки важно поведение в течение всех трех лет, а не разовые подвиги.

Театральный стон разочарования.

Шацкий осмотрелся по актовому залу и почувствовал укольчик ностальгии. И не обязательно по временам, когда сам был молодым. Скорее уже, по тем временам, когда он еще не был разочарованным и озлобленным. Сам он притворялся брюзгливым циником еще со средней школы, но все те, кто тогда его знал, прекрасно понимали, что это всего лишь поза. Девчонки выстраивались в очередь к впечатлительному интеллектуалу, который прятался от окружающего мира в доспехи отстраненности и цинизма. Так было в лицее, так же было и в институте. Даже во времена асессуры[11] и первых лет работы было распространено мнение, будто бы под тогой, безупречным костюмом и кодексом прячется чувствительный и добрый человек. Только все это в прошлом. Он сменил место работы раз, два и три, постарел, окончательно разошлись его пути с теми, кто знал его юношей и молодым прокурором. Остались те, у которых не было оснований подозревать, что за его холодностью и отстраненностью скрывается еще что-то. Да и сам он в последнее время должен был признать самому себе, что прошляпил последний шанс, тот самый момент, когда доспехи перестали быть защитным одеянием, но превратились в неотъемлемую часть Теодора Шацкого. Ранее он мог их снять и повесить на крючок, теперь же, словно киборг из фантастического романа, просто умер бы, если бы у него отобрали искусственные органы.

В этом же актовом зале он впервые почувствовал, сколь сильно давит его собственная конструкция. Что, если бы ему дано было еще раз выбирать, он выбрал бы точно то же самое, вот только плюнул бы на выработанную позу.

— Рынок труда — дело сложное, продолжала свое выступление учительница, — и у меня складывается впечатление, что многие из вас получили бы дополнительные баллы, если бы стали искать трудоустройства в Министерстве внутренних дел или юстиции.

— В Щитно! — выкрикнул кто-то из зала.

Взрыв смеха.

— Ну ты, Мунек, и даешь — скорее уже в Барчево![12]

Дикое веселье.

— Я имею честь приветствовать и пригласить на сцену человека, для которого юстиция — это профессия, но и, надеюсь, призвание. Пан прокурор Теодор Шацкий.

Тот встал.