Ярость Белого Волка

– Помолчите, Жолкевский! – Сигизмунд отмахнулся. – А впрочем, пан канцлер изложил свой план. Невеселый, сразу скажу, план. Но все же. Что можете предложить вы?

– Мы посоветовались с панами, в частности с маршалом Дорогостайским и господином Вайером, и пришли к выводу: можно предложить его величеству оставить тысячу человек, чтобы удерживать город в осаде, а самим с основными силами выдвинуться к Москве. – Гетман провел внутренней стороной ладони по своей щеке, смахивая обильный пот.

Неожиданно раздался звук, напоминающий хрип перепиливаемого сырого бревна. Это смеялся канцлер Сапега. Звук шел откуда-то из нутра, при этом лицо сохраняло полную неподвижность.

– Знаете ли вы, что произойдет с вашей тысячей через один день? Либо отходить совсем. Снимать осаду и признать поражение. Либо добиваться успеха всем вместе.

– А может, предложить Шеину сложить оружие? Чем черт не шутит? – сказал маршал Дорогостайский.

– Что вы на это скажете, пан канцлер? – Сигизмунд уставился в затянутое бычьим пузырем окно.

– Это единственное верное решение, если мы отказываемся штурмовать город. Я понимаю, горечи поражения можно избежать при условии склонения смолян к союзу с королем Речи Посполитой.

– А вдруг они не согласятся? – спросил король, дергано взяв в руки гусиное перо.

– Они, скорее всего, не согласятся. Но попробовать еще раз следует. А вдруг и впрямь, чем черт не шутит, как говорит пан Дорогостайский. – Сапега наконец расслабил мышцы лица.

– Кто пойдет на переговоры?

– Для начала отправим в город гайдука с письмом. А послать нужно Богдана Велижанина. Смоляне его знают. Ему будет проще всего. – Канцлер медленно надел соболью шапку.

– Вы не против, пан Велижанин? – спросил Сигизмунд, повернувшись к молчавшему до сего времени человеку в казачьей одежде с долгим седым чубом.

– Пойду! – кивнул Велижанин.

– А палача хорошего нам в войске явно не хватает. – Сигизмунд сплюнул под ноги. – Нет у нас хорошего палача!

– Есть! – Голос Сапеги надломился хрипом.

«…и мы уже целовали крест государю нашему Шуйскому, который обещал нам помощь. Поэтому пусть ваш король делает что хочет, а мы сохраним верность нашему государю».

Василий Колоколов твердо смотрел в глаза Богдану Велижанину.

– Значится, сидеть будете? – Велижанин поскреб пятерней бритую голову и тряхнул оселедцем.

– Сидеть будем, – спокойно повторил Колоколов.

– Ну-ну. Только не войте потом.

– А ты за нас не шибко переживай. А не то оглохнешь во сне от воя.

– Храни тебя Бог, Вася!

– И тебя, Богдан, храни Бог.

Велижанин развернулся и зашагал к своему коню, которого придерживал за уздцы гайдук. Колоколов какое-то время смотрел ему вслед, брезгливо кривясь, пожевывая веточку, но потом и сам, развернувшись, пошел к своей гнедой.

Шеин в воеводской избе сидел, склонившись над бумагами, решая непростые задачи по укреплению обороноспособности смоленской армии и по подчинению городской жизни нуждам обороны. Нужно срочно провести первые мероприятия по регламентации осадной жизни Смоленска.

– Что там Вася Петрыкин? – поднял голову воевода, глянув на Олексьевича.

– Провел, как ты велел, обмеры посадских дворов согласно осадному времени. Составил опись всего строительного материала. Приставил дворников беречь лес и всю городьбу около садов, дабы того лесу не обжигали и не развозили. – Дьяк сухо кашлянул в кулак.

– Вот передашь Луке Горбачеву и Юре Огопьянову память от меня. Ну, зачитаю. А ты внимательно слушай, вдруг чего упустил. – Шеин прочистил горло. – «Велеть им бирючу кликати в большом городе, чтоб одноколично всякие люди с огнем сидели ввечеру с великим бережением. И с лучинами с дворов не ходили… А на хоромах ставили кади с водой и с вениками на всяких хоромах».

– «Хоромы» два раза написал, – вставил Никон.

– Чего? А, ну да… два раза. «Такоже запрещаю стирать белье по средам, пятницам и воскресеньям. Чтобы воду беречь на дольше». Ну?

– Еще надобно две памяти написать. Одну – на зарытие палых лошадей. Другую – на захоронение умерших.

– Так и есть. Только бы эпидемий избежать! – Шеин встал размять затекшую спину. – А ну-ка, ты, Никон, теперь попиши теперича. Присягу надо сочинить.

– Так поруки уже писали!

– Писали. Лишним не будет. Давай. «Целую Крест Животворящий государю своему и великому князю Василию Ивановичу… на том, что мне государю своему не изменить, в Литву не въезжать и землю в Литву не отводить, и что услышим из Литвы каковы вести, и те нам вести государю, и государевым боярам, и воеводам, и дьякам, и головам, и всяким московским людям сказывати в правду, и нам ратным людям подвоху никакого не учинить, и литовским людям, и изменникам в Литву вестей не носити, и добра литовским людям не хотети, и бояр своих, кто за кем живет, слушати, и во всем государю своему царю… добра хотети, и прямити, и с Литвой битца до смерти». И дале. Эту присягу принять не позднее завтрашнего вечора всем дворянам, стрельцам и посадским. Ну?

– Записал. – Дьяк владел пером куда норовистее воеводы, поэтому кончил почти сразу, как только тот перестал диктовать.

– Как дела идут у Огопьянова?

– Занимается судными делами о кражах.

– Много?