Ярость Белого Волка

– Конечно. А вдруг врач подкуплен кем-то из завистников, которые мечтают помешать карьере. Или тайно работает на неприятеля!

– Если вы меня наняли, то должны доверять мне! Вон, кажется, несут. – Мцена указал пальцем в ту сторону, где с носилками шли четыре пехотинца. – О Наисладчайшая Дева! Да он, похоже, совсем остался без лица.

– Вы должны справиться, пан Мцена. Это один из любимых маршалов короля Сигизмунда.

– Что я должен, знает только Господь Бог.

– Я хотел бы присутствовать при операции? – уже не так решительно, скорее робко, сказал Сосновский.

– Ну это совсем другое дело. Всегда лучше попросить, а не говорить, кто чего должен. Ну что тут у нас? – Мцена присвистнул. – Матерь Божья! Его хорошо разукрасили, – добавил он, снимая с лица окровавленную повязку.

Рядом Сосновский едва сдерживал приступ рвоты.

– Водка нужна, пан разведчик. – Мцена закатал рукава.

– Да, конечно. Тут все есть.

– Тогда поливайте сначала мне на руки, потом я вам полью.

– Он дышит. И даже пытается что-то сказать! – Сосновский с хлопком вытянул из бутыли пробку.

– В том-то и дело, что только пытается. Боюсь, разговаривать ему будет нечем.

– Что значит «нечем»?

– А то и значит. Язык, кажется отрезан. Лишь бы он его не заглотил. А хотя, если и заглотил, в утробе все переварится.

– Боже. Боже. – Сосновский едва не плакал. – Это же пан Стадницкий, балагур и запевала.

– Если не можете мне помогать, то хотя бы записывайте, дьявол тебя задери!

– Да-да. Я готов.

– Значит, так, язык у раненого отсутствует больше чем наполовину, зубы выбиты с одной стороны полностью, с другой сохранилось четыре. По всей видимости, удар пришелся с правой стороны, потому как именно с этой стороны разрыв тканей на щеке шире, чем с левой. Сильно повреждено нёбо.

Сосновский успевал записывать. И вдруг поймал себя на мысли, что столько слов от нового палача ему еще слышать не приходилось.

– Как вы сказали, пан Мцена? Сильно повреждено нёбо?

Палач вздрогнул.

– Да, именно так и сказал. Для заживления ран здесь понадобится кровь летучей мыши.

– Когда, черт возьми, вы говорите не как палач, а как лекарь, вас слушать одно удовольствие. Какой вы разный, пан Мцена.

– Я зашью ему лицо. Обработаю. Жить будет. Но большего сделать для него, боюсь, не получится.

– Вы где-то учились?

– Только на войне.

– Не похоже. Такое ощущение, что вы выпускник европейского университета.

– Заткнись! – рявкнул палач. – Теперь вернулся обратно! А ну, пошел вон!

– Я должен присут…

– Пошел ко всем чертям, ублюдок!

– Ладно-ладно! – Сосновский выскочил из палатки, как ошпаренный, но при этом немало удивленный. Он увидел совершенно другого Мцену. Мудрого, спокойного и очень опытного. Мцену, который был старше его на целый ад и на целую бездну.

Он подошел к тем, кого только что истязал палач. Рейтары лежали на попонах, стонали и опухшими, искусанными губами просили воды. И пожалуй, впервые за всю свою военную карьеру Сосновский испытал к раненым то чувство жалости, в котором больше брезгливости и презрения, чем сострадания и любви.

– Так вам и надо, ублюдки! – бросил он, сплюнув себе под ноги, и зашагал прочь.

Он сам от себя не ожидал такой метаморфозы.

– …Эй.

Сосновский обернулся. На входе в палатку стоял Мцена. Вид кошмарен и решителен. Руки по локоть залиты кровью, алые брызги на рубахе по всему животу и груди, полузвериный, не знающий усталости взгляд из-под нависших бровей. В одной руке кривая хирургическая игла с обрывком конского волоса, в другой – ткань для промакивания ран.

– Ты хочешь поймать Белого Волка? – услышал разведчик. И не узнал голоса палача.

Сосновского словно толкнуло ледяной волной незримой энергии. Пришлось даже сделать пару шагов назад.

– Тогда слушай. – Щека Мцены дернулась. – Ты должен найти его сон. Среди тысяч снов, блуждающих по этому полю ночью, ты должен найти один-единственный. Его сон! И войти в него!

– Я не понимаю вас, пан… – У Друджи перехватило дыхание.

– Ты видишь кого-нибудь во сне?

– Да…

– Вот так и он. Он тоже спит и видит во сне своих врагов и своих близких. Этот волк, или не волк, давно уже знает, что за ним охотятся. Ему снятся его преследователи, и во сне он ищет способ уйти от них, то бишь от нас. А въяве уже действует более хладнокровно. Он переносит сон в явь. И побеждает. Я предлагаю для начала победить его во сне.

– Что за бред?! Пан Мцена!

– Хорошо. Называй мои слова бредом. А я тебе больше ничего не скажу.

– Ладно. Я согласен. Предположим, я нахожу его сон и начинаю ему сниться. Он убегает. Храбрый Друджи Сосновский преследует и находит логово. Потом просыпается, вспоминает все детали, а главное, тот путь, по которому ушел враг. Остается только прийти к логову и пристрелить!

– Не кривляйся. Во сне ты так же можешь его потерять, как и въяве. Не ты ему снишься. А сам видишь во сне своего преследователя. То есть становишься частью его. Ты убегаешь с колотящимся сердцем от разведчика Друджи Сосновского и Якуба Мцены, по прозвищу Легкий Ворон. Ты – теперь он. А он – это теперь ты! Только так.

– Но ведь это не человек, а чудовище! Как же так можно…