Ярость Белого Волка

Они снова замолчали, услышав приближение неприятельского разъезда. Когда конские шаги стихли, Настя подняла глаза на Зубова и залюбовалась его устремленным куда-то взглядом.

– Глаза у тебя, Вань, голубые. Красивые. До того красивые, аж обжигают.

– Обжигающая красота! – хорошо сказала девка. Запомнить надо бы. Только глаз вот у меня один! Другой… – стучит ногтем, – стеклянный.

– Вань, а вот ты иногда так удивительно про любовь умеешь говорить…

– А ночевать мы здесь будем? – Зубов огляделся.

– Хоть бы и здесь. Под утро басурманы твои угомонятся, тогда и пойдем тихо бережком. Ну, Вань?…

Зубов закрыл глаза и еле слышно заговорил:

– Предать суду можно того, кто плюнул в саму жизнь. Жизнь не терпит предательства, она зовет за собой, а человек волен сделать свой единственно выбранный шаг.

– Как я люблю, когда ты так говоришь, по-настоящему. А не то, что: здесь бери, здесь стреляй!..

– Разуму жизнь недоступна. Люби труд и в радости укладывай камни будущего храма, через это приходит любовь к самому храму. Разум медленно наполняется соком жизни и становится подобно ивовому кусту, поглощающему реку. Посмотри на Днепр. Такоже и человек. Если человек начнет сопротивляться людскому потоку, то погибнет, а если станет частью потока, то сможет взять от него весь накопленный поколениями опыт и обогатить свой разум. Быть против потока – это взращивать гордыню, созидать в потоке – служить Богу и людям.

Что есть любовь, если нет поступка ради нее! Я не говорю только о подвиге. В ежедневном труде, иногда бессловесном, – тоже любовь. И она выражена в испеченном хлебе, в теплой, бережно застеленной постели. Муж это почувствует и откликнется. Но он также почувствует, если его начнут запирать, точно добытую вещь. Добыча и охотник – это уже не любовь! Ты спишь, Настенька?

– Не-е-т, – слабо протянула девушка, даже не пытаясь разлепить веки.

– Господи, не дай мне пропасть в Твоей ладони, пока не исполню замыслов Твоих!

Сознание Ваньки Зубова проваливалось в сон, а губы еще продолжали долго шептать, но с каждой секундой все бессвязнее и слабее.

Их разбудили не утренние лучи солнца, а конские копыта. На этот раз разъезд двигался по противоположному берегу Днепра. Стук копыт был очень отчетлив, хоть всадники и находились еще достаточно далеко. Из-за поросшего мелким кустарником холма доносились их раздраженные голоса. Зубов сразу понял, что обнаружить их будет при свете дня с другого берега совсем несложно, поскольку они оказывались как на ладони. Он принялся будить Настю, но та совершенно не могла высвободиться ото сна – настолько сильна и глубока была усталость. А время убегало осенней водою сквозь пальцы.

– Настенька, ну проснись же ты, девка глупая! – Зубов тормошил девушку, с тревогой глядя на холм, на котором вот-вот должен был показаться польский разъезд.

Отчаявшись, перекинул ее на плечо и потащил вверх по склону, то и дело соскальзывая, падая, обдирая кожу на ладонях.

Только успел положить в корни дерева, а тут и они! Его заметили, пришпорили коней, замахали руками. Награда за поимку сказителя назначена высокая – значит, рванут в воду на конях и пойдут вплавь. Только бы ее не заметили. Зубов посмотрел на Настю. Да вроде нет. Не должны заметить.

– Лежи тихо. Им я нужен. Как скроются, ступай в город!

Настя кивнула, опуская повинные глаза.

– Да не винись, Настена! Бывай ужо!

Зубов прыгнул под берег и поехал на заду по скользкой глине прямиком к воде.

– Вота вам, псы заблудные! – погрозил черной фигой и нырнул в свинцовую ноябрьскую волну.

Два поляка на том берегу с разбега влетели в воду на конях. Остальные остались на суше, торопливо заряжая пистолеты.

Эх, если бы хоть чуть потеплее, Ванька бы обязательно дотянул до излучины, где слева поднимается крутой берег. А там уж его сам черт не достал бы.

Ледяная вода пробила до костей, иглами вонзилась в мышцы, потянула ко дну. Он попытался освободиться от тулупа, который набух и стал тяжел, как валун. Но руки запутались.

Ехавшие по противоположному берегу поляки стреляли с локтя. Те, что плыли в воде, что-то кричали им. Но Ванька вдруг почувствовал смертельную усталость.

Прости мя, Господи, если не так жил!

Вода ломанулась в рот, течение раскидало волосы.

Несколько пуль ударились совсем рядом.

Но ему уже было все равно – что пуля, что царь Водяной.

…Може, на соме прокатит!.. Зубов улыбался под водой и был едва различим.

Глава 14

«…а мы здесь в Смоленску с служилыми людьми, и со всеми православными крестьяне – обещались Господу Богу, и Пречистой Богородице, и угодникам Ее Меркурию, и Авраамию, и Офрему, и всем святым, что за Нее, Пречистую Богородицу, и за Государя и Великого князя Василия Ивановича всея Руси, за его крестное целование, и за ваши жоны, и дети, и за все православное крестьянство в дому у Пречистой Богородице помирать, и города не сдать, и литовскому королю не покориться».

«…живучи в городе в осаде сидеть, и на сторожу, на стену, и в слухи ходить, и государю царю не изменити, с города со стены не скинуться и с литовскими людьми не ссылаться, государю не изменять».