Ярость и рассвет

Шахразада резко обернулась к двери, заставив две рубиновые капли вздрогнуть, и выпрямилась, вскинув подбородок.

Джахандар сместился в сторону, закрыв лицо руками, позволяя дочери решительно направиться к выходу.

– Прости меня, – прошептала она отцу прежде, чем перешагнуть порог и последовать за группой стражников, возглавлявших процессию.

Когда Шахразада скрылась за поворотом, Джахандар упал на колени и принялся рыдать.

Эти горестные звуки эхом разносились по огромным дворцовым коридорам, отчего ноги девушки подкашивались. Она застыла, чувствуя, как трясутся колени под тонкой шелковой тканью широких шаровар.

– Моя госпожа? – скучающим тоном поторопил Шахразаду один из стражников.

– Ничего, пусть подождет, – задыхаясь, произнесла она.

Охранники обменялись взглядами.

Сражаясь с подступавшими слезами, грозившими оставить дорожки на щеках, Шахразада прижала руку к груди, мимоходом задев кончиками пальцев край тяжелого золотого ожерелья. Громоздкое украшение, усеянное несуразно большими самоцветами неслыханной стоимости, обхватывало горло и душило. Как кандальный ошейник, усыпанный драгоценностями. Пару секунд пленница размышляла, не сорвать ли с себя этот оскорбляющий достоинство и указывающий на рабское положение предмет.

Гнев успокаивал. Служил напоминанием.

О Шиве.

О лучшей подруге. О ближайшей наперснице.

Шахразада поджала пальцы в расшитых золотыми нитями туфлях и снова расправила плечи. Затем возобновила путь, не сказав ни слова.

Сопровождавшие ее стражники еще раз переглянулись.

Когда процессия достигла массивных двустворчатых дверей, ведущих в тронный зал, сердце Шахразады заколотилось вдвое быстрее, чем обычно. Она сосредоточилась на своей цели, стараясь не обращать внимания на протяжный и зловещий скрип петель.

На противоположной стороне обширного помещения стоял Халид ибн аль-Рашид, халиф Хорасана.

Царь из царей.

Чудовище из кошмаров Шахразады.

С каждым шагом она ощущала все возраставшую ненависть вкупе с кристальной ясностью поставленной цели и не сводила прямого взгляда с врага. Горделивая осанка сильно выделяла халифа среди его свиты. По мере приближения к нему стали заметны и другие детали.

Высокая и подтянутая фигура Халида ибн аль-Рашида выдавала в нем воина. Прямые темные пряди были уложены волосок к волоску, намекая на любовь к порядку даже в мелочах.

Шагнув на возвышение, Шахразада встретилась взглядом с повелителем, отказываясь опускать глаза и проявлять покорность.

Его брови слегка приподнялись, перестав затенять светло-карие глаза, которые в ярком свете блеснули янтарем, словно у тигра. Резкие черты лица привлекли бы внимание любого художника.

Халиф застыл на месте, рассматривая девушку не менее пристально, чем она его.

Его лицо ранило, взгляд пронзал насквозь.

Медленно Халид ибн аль-Рашид протянул руку. Шахразада уже собиралась принять предложенную ладонь, но вспомнила, что следует поклониться.

Ярость кипела, грозя вырваться на поверхность и окрашивая щеки девушки румянцем.

Она снова встретилась взглядом с халифом, и тот моргнул, после чего коротко кивнул.

– Жена.

– Мой повелитель.

«Не обольщайся. Я переживу эту ночь и встречу завтрашний закат, – поклялась себе Шахразада. – И еще столько закатов, сколько потребуется. Чтобы убить тебя».

Единственная

Сокол парил в выцветших полуденных небесах, ловя потоки воздуха и вглядываясь в заросли. При малейшем признаке движения хищная птица складывала крылья и сизо-серой молнией падала на добычу, выставив лапы с острыми когтями.

Вскрикивающая, покрытая шерстью жертва не имела ни малейшего шанса ускользнуть.

Вскоре послышался приближавшийся стук копыт. Взметнув клубы песка, двое всадников остановились на почтительном расстоянии от сокола и его добычи.

Первый из мужчин, сидящий верхом на лоснящемся темно-гнедом арабском жеребце породы Аль-Хамса, отвернулся от солнца, вытянул левую руку и тихо свистнул.

Сокол вскинул голову, прислушиваясь, и снова взмыл в небо, подлетел и опустился на руку наездника, крепко впиваясь когтями в мангалу[4] – кожаную манжету, закрывающую его предплечье от запястья до локтя.

– Будь ты проклята, Зорайя. Снова заставила меня проиграть пари, – проворчал второй всадник, обращаясь к птице.

Ее владелец ухмыльнулся Рахиму, лучшему другу с самого детства, и заявил:

– Хватит жаловаться. Сам виноват, что никак не можешь усвоить один-единственный урок.

– Тебе повезло, что я такой глупец, Тарик. Никто иной не сумел бы выносить твою компанию так долго.

– В таком случае, – рассмеялся собеседник, – пожалуй, следует перестать обманывать твою матушку, уверяя ее, что ты являешься светочем премудрости.

– Конечно. Твоей-то я никогда и не пытался солгать.

– Неблагодарный. Отправляйся и подними добычу Зорайи.

– Я что, слуга? Сам этим занимайся.

– Хорошо, тогда подержи пока ее, – сказал Тарик и вытянул предплечье с соколом, терпеливо ожидающим на привычном насесте.

Как только Зорайя поняла, что хозяин пытается передать ее, то встопорщила перья и протестующе заклекотала.

– Эта богомерзкая птица ненавидит меня, – воскликнул Рахим и отпрянул.