Ярость орла

Несколько секунд царило молчание, потом все вскочили и начали радостно кричать и обниматься друг с другом. Я был даже счастлив, потому что теперь у меня появилась возможность отомстить за Бозана и, возможно, смыть позор плена. Да простит меня Шамаш, но я все еще грезил о воинской славе. Но слава была где-то в будущем, а сейчас мои амбиции ограничивались тем, чтобы убивать римлян и опустошать их страну. Это зло? Я так не думал. Они ведь мои враги, а я оказался в самом сердце их страны. Римляне хотели навек оставить меня в цепях и обращались со мной, как с последней собакой. Ну, что же, эта собака намерена теперь кусаться.

Завтракали мы в молчании, хотя многие улыбались мне, когда я встречался с ними глазами. Я тоже им улыбался. Мы все были братьями, одной семьей, попавшей в чужие земли, и я был рад пребывать в их обществе. И надеялся, что они тоже рады моему обществу. Они по-прежнему доверяли мне и уважали, это я теперь знал наверняка. И был твердо намерен сохранить это их доверие и уважение. Должен, однако, признаться, что мне все больше нравилась римская пища, доставшаяся нам. Бывшие рабы наладили крупные поставки молока от стад коз, пасущихся на склонах Везувия за границами нашего лагеря. Гафарн проводил много часов вне лагеря, пока я валялся в палатке, приходил в себя и обсуждал со всеми наши повседневные проблемы. После полудня он являлся ко мне с целым ворохом новостей. Земли, где мы находились, давали богатейшие урожаи продуктов в отличие от бесплодных полупустынь, по большей части окружавших Хатру, исключая только плодородные долины Евфрата и Тигра. Спартак не скупился, выдавая нам продовольствие. Я быстро набирался сил, питаясь бобами, чечевицей и нутом, салатами, капустой и луком, а также разнообразными фруктами – яблоками, грушами, дикими вишнями, сливами, лесными орехами, миндалем и каштанами. Гафарн сообщил мне, что многие из лучших вин Италии производятся именно здесь, где мы располагались, и эта область называется Кампания. Однажды вечером нас всех угостили вином с медом, римляне называли такой напиток муслум. На вкус он был просто великолепен! Помимо овсяной каши, которая, безусловно, хорошо наполняла желудок, моим любимым блюдом была так называемая дулька доместика, вкуснейшая стряпня из очищенных от косточек фиников, начиненных сухими фруктами, орехами, крошеными сухариками и специями, и все это пропитывалось фруктовым соком.

После завтрака я отправился к Спартаку.

Я нашел его наблюдающим за по меньшей мере сотней человек, которых обучали обращению с мечом и щитом, поставив их парами и вооружив деревянными мечами и римскими щитами. Инструкторы внимательно наблюдали за ними и били тех, кто пытался нанести верхний колющий удар. У каждого имелась эта проклятая трость, которую они не стеснялись пускать в дело. Они кричали и рявкали на своих учеников. «Держи щит ближе к боку, не вытягивай слишком руку с мечом, бей, коли прямым ударом вперед, не вздумай наносить режущий, секущий удар, лучше поразить врага острием меча, чем лезвием, тебе нужно вонзить меч всего на два-три дюйма, чтобы его уложить!» Спартак стоял неподвижно, как скала, сложив руки на груди, и наблюдал за учениями. Лицо его ничего не выражало, хотя, подойдя ближе, я заметил, что его глаза перебегают с одного воина на другого – он внимательно следил за всеми парами. Инструкторы одобрительно покрикивали, понукали отдельных воинов, чтобы те ускорили темп движений, и без устали искали слабое место в обороне оппонента. Весенний день становился все жарче, и я заметил, что на туниках всех обучающихся начали расползаться пятна пота. Глухие удары дерева о дерево эхом отдавались по всей округе; время от времени раздавались крики боли, когда палка попадала в живую плоть. Я подошел ближе, остановился рядом со Спартаком, и мы стали вместе наблюдать за этим тренировочным сражением. Его серые глаза безотрывно смотрели на сражающихся.

– Как я понимаю, вы приняли решение.

– Мы решили остаться, господин.

Мне показалось, что я заметил мелькнувшую на его губах улыбку, но ее быстро сменило каменное выражение лица и прямой взгляд.

– Если тебя снова схватят, то распнут. Второй раз никакого милосердия не будет.

– Я уже видел милосердие римлян, – ответил я. – У меня нет никакого желания оставаться в этой стране, и я полагаю, что ты – наш лучший шанс на то, чтобы снова увидеть Хатру.

Он повернулся и посмотрел мне в лицо, потом протянул руку:

– У нас будет много тяжелых боев, прежде чем ты вновь ее увидишь. Но я рад, что ты остаешься с нами.

Я пожал его твердую, как камень, руку, а затем он сделал мне знак следовать за ним и двинулся прочь от тренировочного поля.

– Нам повезло, что большая часть присоединяющихся к нам людей это пастухи, люди, привыкшие жить в тяжелых условиях, в горах. Вот эти, – тут он указал на людей, упражняющихся с мечами и щитами, – будут готовы через два-три месяца. Но нам нужно гораздо больше, если мы намерены с боями пробиваться на север.