Ярость валькирии

Ей очень шла прическа с двумя пышными валиками над невысоким, но чистым лбом. Оставшиеся волосы Лида завивала в локоны, которые волнами ниспадали на плечи, что делало ее похожей на героиню американских плакатов времен войны «We can do it!» или на популярную в те же годы актрису Веронику Лейк. Вдобавок ко всему Лида связала сетку из красных нитей, тоже горячо любимую модницами сороковых годов, украсила маком из кумачовой ткани и иногда забирала в нее локоны со спины, что придавало ей невероятно стильный вид. С подобной прической хорошо сочетались бледный цвет лица, пунцовая помада и черные стрелки на глазах. Этот образ сложился к тридцати годам, и Лидочка с ним не расставалась.

С детства мать обряжала дочь в персиковые, розовые и малиновые наряды, и со временем это вошло в привычку. И, что удивительно, обилие розовых и красных расцветок в одежде, вплоть до обуви и украшений, в ином случае гляделось бы дико, но на Лидочке смотрелось великолепно.

— Ты же моя красавица! — восклицала мама. — Самая талантливая! Самая умная!

Быть самой-самой Лида желала всеми фибрами юной души, правда, не всегда это получалось. Вернее, не получалось совсем!

В четыре года мама отдала Лиду в балет, откуда девочку выпроводили через пару месяцев, невзирая на мольбы и подарки балетмейстеру. Для балерины она оказалась слишком неуклюжей и широкой в кости. Затем мама утрамбовала ее в музыкальную школу, откуда зареванную дочь пришлось забрать через год, поскольку для того, чтобы стать пианисткой или, на худой конец, певицей, одного музыкального слуха оказалось недостаточно. Пианистам требовалось учить гаммы и бесконечно отрабатывать их на инструменте, а Лидочка предпочитала прыгать во дворе в резиночку и смотреть мультфильмы. Что до певческого таланта, то голосок у Лиды оказался слабым, камерным, он терялся на фоне богато окрашенных тембров ее ровесников. Кроме того, Лидочка частенько прогуливала занятия и репетиции, ссылаясь на головную боль.

— Вы ничего не понимаете! — кричала мама, когда Лидочке опять не досталась сольная партия. — Нельзя затирать ребенка, который часто недомогает! Моя дочь будет великой, дайте только время!

— Может, и будет, — невозмутимо ответила преподаватель по вокалу, — только не на музыкальном поприще. А если ваша дочь то и дело болеет, подержите ее дома, здоровее станет. Или свозите на лето в деревню. Сами понимаете, такие занятия не для ее нервов.

Лидочка действительно была нервной и впечатлительной девочкой, частенько закатывала истерики, жаловалась на головную боль и странные ощущения в области сердца и живота. Встревоженная мать таскала дочь по больницам, но тщательные обследования показали: ребенок здоров.

— Да симулянтка она! — бросил как-то злой от усталости доктор. — Вы же видите, ее болезнь обостряется накануне важных контрольных и экзаменов. Похоже, она просто не хочет учиться!

— Моя дочь — очень чувствительный ребенок! — отрезала мать. — Она просто родилась не в то время. Этот жестокий мир не готов ее принять!

Врач спорить не стал, но посоветовал поить девочку пустырником и занять чем-нибудь другим, что не требует больших нервных затрат. Плаванием, например, или рисованием.

От плавания на семейном совете отказались сразу, потому что до единственного городского бассейна Лидочке пришлось бы добираться на автобусе с двумя пересадками. А вот идея с рисованием пришлась матери по душе. Лидочку быстренько определили в художественную школу рядом с домом, и там ей, как ни странно, понравилось, и занятия она уже не пропускала. Правда, и в живописи особых успехов не добилась. Педагоги хвалили девочку за усердие, отмечали искру таланта, но из этой искры пламя так и не возгорелось. Поначалу Лидочка расстраивалась, что мечты стать лучшей не сбылись, но со временем успокоилась, потому что все поняла.

Дело было не в ней. Она как была лучшей, так ею и осталась. Просто педагоги попались бездарные. Или завистливые, которые не могли простить ученице ее незаурядный талант.

Она наверняка пребывала бы в приятном заблуждении еще очень долго, если бы не услышала случайно телефонный разговор матери с подругой. Мать думала, что дочь давно спит, поэтому особенно не стеснялась.

— Даже не знаю, где я так просчиталась, — сетовала она. — Понимаешь, у нее все — недо… Недопевица, недопианистка, недобалерина, а сейчас вот — недохудожница. Как несправедливо, что Бог взял жменьку всего и отмерил ей по пылиночке. Она все умеет, но — серединка на половинку, заурядно, как большинство, как ты или я, если захотим. А ведь я на Лидочку возлагала большие надежды! Думала: у меня не получилось, так хоть она человеком станет. Но напрасно! И беда в том, что ей скоро восемнадцать, а она до сих пор никто, не пристроена, не определена…