Духовых оркестров в городе было множество, один из них, некогда созданный под покровительством купцов Демидова и Елизарова, с 1880 года играл (и играет!) в Городском саду – том, что обустроен на самом высоком холме, где эстрада – ракушкой, скамейки перед ней, и танцплощадка за укромной ширмой берёз, – о чём в своё время мы непременно доложим…
Но сейчас речь не о конкретном духовом оркестре, а о провидении, о чутье, о случае. Как угодно можно назвать то наитие, сердечный толчок, что заставляет человека при взгляде в окно остановившегося поезда вдруг вскочить с деревянной скамьи, подхватиться, взвалить на спину торбу с музыкальным коробом и сползти с высоких ступеней на незнакомый перрон.
Это о Вере Самойловне, о её стойкости и умении, как сама она говорила, «вовремя крутануть сальто и не грохнуться на спину, а приземлиться на обе кости».
Собственно, дело тут не в одном лишь наитии. Музыкальная старуха сошла на станции Вязники ещё и потому, что это был оптимальный выбор: за Александров (другое направление) высылали уголовников. В Петушках обосноваться не могла: девяносто восьмой километр от Москвы, да ещё и райцентр. Вот и получается: станция Вязники оказалась для неё, отсидевшей свою красивую двадцатку поочерёдно в трёх (из четыреста двадцати семи) лагерях ГУЛАГа, самым подходящим прибежищем.
Вообще-то, по образованию и судьбе Вера Самойловна Бадаат была историком, кандидатом наук, специалистом по наполеоновским войнам. Она и в лагерь загремела по теме и, честно говоря, считала, что за дело сидит: за нетривиальные, за, скажем так, своеобычные исторические взгляды, изложенные в докторской диссертации, посвящённой известному походу императора на Россию. В диссертации, которая так и не была ею защищена.
В другое время можно было бы задаться вопросом: к чему выбирать темой столь серьёзного научного труда столь противоречивый предмет (военный поход одного диктатора) в столь противоречивую эпоху правления другого диктатора; да ещё вываливать в этом обширном труде ворох скандальных архивных документов и диких, политически и исторически сомнительных фактов? Можно, повторим, было бы задаться этим вопросом, если не знать саму Веру Самойловну – её носорожью прямолинейность, великолепное упрямство и абсолютно идиотическую неспособность принять обстоятельства такими, какими они обрушились на голову.
Но суть не в этом.
Само собой, после освобождения из лагеря и речи не было о преподавании истории в советской школе. Вообще, перспектива выживания могла оказаться для Веры Самойловны весьма печальной, если б не семейная музыкальная закваска: отец Веры много лет дирижировал знаменитым Придворным императорским оркестром; младший брат Матюша, угасший от голода в блокаду, был виртуозом-флейтистом оркестра Мариинки и вообще играл чуть ли не на всех духовых. Да и сама Вера в юности недурно играла на гобое и одно время даже колебалась в выборе профессии между историей и музыкой, ибо переживала бурный (единственный в своей жизни) роман с выдающимся исполнителем партий английского рожка, человеком влюбчивым, хотя и семейным. Она вдохновенно и безрассудно брала у него уроки игры на этом удивительном инструменте, пылко отдаваясь
В юности Верочка Бадаат была не то чтобы красива, но чрезвычайно остроумна и мила; у неё были чудесные сахарные зубки и большие чёрные глаза, озорной блеск которых затмевал толстый носик и слегка скошенный подбородок. К тому же стоило ей открыть рот, как любой кавалер в обществе бывал немедленно заткнут за поясок. Пылкий роман на всех парах мчался к той общеизвестной развилке, на которой женатый мужчина обязан выбирать между старым браком и новой любовью. Но папа, по-дирижёрски властный и даже суровый человек, слава богу, вовремя обнаружил
Всё это совпало с трагической гибелью единственного возлюбленного Веры.