Ящик Пандоры

Сергей вышел из двора, оглянулся. Силуэт водителя темнел в кабине внедорожника. Он помахал рукой, Сафаров едва заметно наклонил голову. Рустам бил отморозков голыми кулаками, и драка — как секс, — тесного контакта не избежать. Оглядываясь по сторонам, он перебежал дорогу, набрал номер квартиры дочери на панели домофона. Марина ответила после третьего гудка. Голос был слабым и настороженным.

— Папа, это ты?

— Открывай, дочка! — сказал Сергей.

Часть четвертая

1

Высокий голос разносился под куполом старинного храма. Служба шла на арамейском языке, так назывался древний, ныне не используемый в разговорной речи язык, на котором проповедовал Иисус Христос. Песнопение завораживало. Казалось, не было двух тысяч лет, наполненных горем и радостью, болью и смехом, светом и тьмой. Время, такое пластичное, изредка тягучее, как свежий мед, но чаще проносящееся, как огненная стрела, остановило свой неумолимый ход, чтобы заглянуть в узкое, как бойница на крепостной стене, окошко храма и увидеть в затемненной нише алтаря мужчину в монашеском облачении. Дрогнули огоньки свечей, пятнышки света легли на лики святых, взирающих на собравшихся в храме людей. Служба шла к концу. Настоятель Серафим Бит-Хариби, или, по-простому, отец Серафим, обратился к прихожанам с проповедью.

— Братья и сестры! Наступило трудное время, — проповедь шла на русском языке: большая часть населения села Патара-Канда, находящегося в сорока километрах от Тбилиси, составляли ассирийцы, живущие в здешних местах с тринадцатого века. — Смертельно опасная болезнь угрожает человечеству. — Отец Серафим обвел взором собравшихся в храме прихожан. В это жаркое, даже по меркам Грузии, воскресенье он нарушил закон о всеобщей самоизоляции. Правильно ли он поступил? Имел ли он право подвергать риску этих людей, доверившихся настоятелю всецело, когда он объявил жителям села о предстоящем открытом богослужении? Сомнения и страхи. Ничего не поменялось за минувшие тысячелетия. Для отца Серафима та часть Евангелия, в которой Петр убеждает Спасителя избежать грозящей Ему участи, и по сей день оставалась непонятной и загадочной.

«Он же, обратившись, сказал Петру: отойди от Меня, сатана! ты мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое».

— Я обращаюсь к вам, братья и сестры, с просьбой о всеобщей молитве, — продолжал отец Серафим. — Давайте помолимся о милосердии Господнем, чтобы Христос избавил нас от лукавого… — Он вздрогнул. Неприятный холодок прошел по спине и засел леденящей иглой в области сердца. Показалось, будто кто-то стоит за его спиной. Некто страшный и безжалостный. Прошлую ночь отец Серафим провел без сна. Известие о смерти брата, пришедшее из Тбилиси, расстроило его, однако к чему-то подобному священник был готов. Мужчина заболел в начале прошлой недели, к выходным ему стало совсем плохо. Температура поднялась до критических отметок, начался отек легких. Информацию о состоянии брата сообщил знакомый врач, работавший в центральной городской больнице.

— Нам не положено давать информацию, отче, — сказал доктор. — В порядке исключения…

Отец Серафим внимательно выслушал, не перебивая, а после спросил:

— В-в-все так плохо, Гуча?

Когда он нервничал, начинал заикаться. Во время пения или чтения псалмов заикание исчезало.

— Хуже не придумаешь! — серьезно сказал врач. — Половина моих коллег слегли с вирусом, вчера умер наш заведующий отделением. Отказался уйти на карантин. Говорят, в России ведутся испытания вакцины. Одним словом, надежда на Господа и на ваши молитвы, отче!

Гуча Иремадзе изредка посещал богослужение, это был веселый, толстый человек, он даже к мучавшему его много лет артриту относился с чувством юмора. Непривычно было слышать отчаяние в его голосе. Всю ночь отец Серафим провел в молитве, певучие арамейские слова обладали медитативным действием, сердце наполнялось покоем, душа словно уплывала куда-то далеко, в напоенный хрустальной тишиной мир. Однако сегодня все пошло не так. Зловещее ощущение чужеродного присутствия в его келье сковало разум железными тисками. В какой-то миг он увидел опаленную солнцем пустыню, одинокий крест на каменистом взгорье, а поодаль алые, как кровь, развевающиеся римские штандарты. Видение длилось совсем недолго, но отец Серафим почувствовал лицом жар, исходящий от земли, ощутил металлический запах крови. Лица собравшихся людей были словно припорошены снегом; неясные, мелькающие пятна. А потом легионер обернулся к нему, и его облик выделился ярким пятном на фоне остальных. Бледный, с крючковатым носом и пустыми, как смерть, глазами холодного убийцы. Он держал в руке копье, направляя его в сторону холма с распятием, от острия отразились слепящие искры солнечных лучей и окрасились багрянцем в дымке подкрадывающегося вечера.