Ящик водки

– Ты забыл, что я, б…, еще жив.

– Ты не дорожишь русским языком. Я смотрю на твою пунктуацию, на твои слова – нет, ты не дорожишь языком.

– Да? Невнимательно ты читаешь меня, – ответил классик классику.

– А Бунин, да, еще жив был. Сколько лет ему было, когда он умер?

– 72, что ли.

– Вот. Писал по-русски. Горький. Горький, кстати, неплохо руководил русским языком.

– Горький смазался как-то весь от своего большевизма – он, как Ходорковский, вернулся с Запада за каким-то хреном.

– Ха-ха! Это ты сейчас выдумал?

– Конечно.

– Ему приставили девушку-кагэ-бэшницу.

– Обоим, Горькому и Ходорковскому, сказали: мы ваши активы поставим на службу рабочим и крестьянам. Только Ходорковского всерьез законопатили…

– А Горького хотя и отправили на Беломоро-Балтийский канал, но в ознакомительную поездку.

– Я читал, что он кого-то освобождал там.

– Да ладно!

– На канале.

– Все это детский лепет. Чистым мудаком был. Старый идиот: из Соррен-то приехал в Москву!

– А ты бы в 37-м не поехал из Сорренто в Москву?

– Нет.

– А я вот в Сорренто не был, поэтому мне трудно говорить о том, какое бы я принял решение.

– Да, действительно. Мы говорим в разных весовых категориях.

– А в Москве, в отличие от Сорренто, я бывал. Вчера буквально там был. Да… И Веня в Сорренто не был. При том что он уже был велик на тот момент конца советской власти. Его книги издавались по всему миру, уже реально какие-то бабки ему присылали. Он выступал в ЦДЛ. Естественно, его куда-то звали на Запад. Не только выступать, но и сделать операцию на горле, чтоб он еще пожил. Так представляешь, ему наши не дали визу выездную!

– Да? Вот прелесть.

– Сказали: вы, Веня, подохнете здесь. На Запад мы не пустим вас делать операцию! Представляешь? И он жил и умирал ровно с тем вот, что чекисты не пустили его на продление жизни на Запад.

– А с другой стороны, сейчас бы исписался весь…

– Он вообще писал мало.

– Он был бы вторичен. Его бы везде возили как живого классика. Он был бы пустой, как бубен шамана.

– А кого возят из живых классиков?

– Войновича, например.

– А Битова что-то не возят.

– Евтушенко зато возят. И Плисецкую. Куда-нибудь в Экибастуз, с творческими вечерами. И местная интеллигенция на них там ходит вся.

– Так скоро и мы начнем в Экибастуз торить тропинку.

– Ха-ха! Так бы и Веничка ездил. Абсолютно правильно кагэбэшники поступили.

– Ну, они всегда поступают почему-то правильно.

– Вот, они сделали из него мученика. Сейчас уже роль литературы упала. Ну писатель – кого это е…ёт? В общем, никого.

– Да. Это наше частное дело. Еще в 2000 году я начал участвовать в открытии и закрытии навигации на реках региона. Объясню: есть такой человек, Канторович Вова, который, когда учился, делал вид, что он родственник академика Канторовича, и ему за это ставили пятерки.

– Я, между прочим, был знаком с академиком Канторовичем.

– Да ты что!

– Да. Мой научный руководитель, царствие ему небесное – открывай еще бутылочку, – был партнером у академика Канторовича, и они довольно тепло дружили. И я какую-то даже бумажку передавал ему из Питера в Москву. Я видел его живьем.

– Ну, старик, у каждого в жизни свой Канторович. Мой Канторович – совладелец турфирмы «КМП», у него серьезные дела, какие-то офисы в Париже.

– Ты рассказывал.