Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

Трое друзей и Белецкий сидели в полутемной гостиной. Впервые так близко столкнувшиеся с чужим горем, Руднев и Никитин были абсолютно растеряны и подавлены. Они не знали, чем тут можно помочь и просто не мешали Кормушину изливать свою боль, а тот, заботливо укутанный Белецким в плед, сидел в глубоком кресле, уронив огненно-рыжую голову на руки, и безутешно рыдал. Непоседа Никитин метался по гостиной из угла в угол и тоже время от времени шмыгал носом и утирал рукой глаза. Белецкий, безмолвный и неподвижный, словно статуя, скрестив руки на груди, стоял, прислонясь к подоконнику. Руднев забился в угол дивана с альбомом и карандашом, пытаясь, по своему обыкновению, выплеснуть переживания в рисовании. Под его умелой рукой рождался образ прекрасной Зинаиды в обрамлении орнамента из белых лилий.

В доме было тихо. Слуги давно уже спали.

Внезапно в прихожей раздался стук в дверь. Белецкий, беззвучный словно тень, выскользнул из гостиной, через несколько минут вернулся и знаком попросил Руднева пойти с ним.

– Вам передали пакет от господина Терентьева. Принес полицейский, – объяснил Белецкий, когда они оказались за дверью гостиной. – Думаю, это никому из ваших друзей видеть не стоит, особенно Петру Семеновичу.

Дмитрий Николаевич взял из рук Белецкого толстый бумажный конверт и раскрыл.

– Присмотри за ними, – попросил Руднев и направился в свой кабинет.

В конверте были обещанные сыскным надзирателем фотографии и копия медицинского заключения.

Глава 8.

– Белецкий, проснись! – Дмитрий Николаевич тряхнул бывшего наставника за плечо.

Тот мгновенного открыл глаза и сел.

Белецкий имел привычку вставать в пять утра, и обычно именно ему приходилось будить Руднева, но никак не наоборот. Он зажёг свечу на прикроватном столике и взглянул на дорожные часы, те показывали начало четвертого.

Дмитрий Николаевич был одет так же, как накануне вечером, и Белецкий понял, что спать этой ночью Руднев не ложился.

– Собирайся. Ты поедешь в следственный морг, – возбужденно заявил Дмитрий Николаевич.

– И что я там буду делать в четыре утра?

– Сначала ты заедешь к Терентьеву…

– Это в корне меняет дело!

На ворчание Белецкого Руднев внимания не обратил.

– Тело должно было разморозиться и, возможно, трупное окоченение уже спало…

– Mein Gott! – Фридрих Карлович Белецкий, сын германского инженера, выражая сильные эмоции, имел привычку переходить на немецкий.

– Вот что нужно сделать… – Руднев выложил на одеяло альбом с крайне натуралистичным изображением человеческого тела, свернувшегося словно младенец: руки скрещены и прижаты к груди, колени подтянуты к животу.

Белецкого передернуло.

– Darf ich aufwachen und angezogen? (Я могу встать и одеться?) – нервно спросил он, и, не дожидаясь разрешения, вскочил с постели, – Я выслушаю вас и сделаю, как вы скажете, но можно всё это обсуждать nicht in meinem Schlafgemach (не в моей спальне)?

Через минуту Белецкий был собран с той тщательностью и аккуратностью, на которую любому другому потребовалось бы не меньше четверти часа.

– Если позволите, мы могли бы пройти на кухню. Слуги ещё спят, а мне бы не помешал кофе, да и вам тоже.

Руднев встретил предложение Белецкого с энтузиазмом.

– Так что вы хотели мне поручить? – спросил Белецкий, ставя кофейник на керосиновую горелку.

Руднев тем временем разложил на столе несколько своих рисунков и детальные фотографии тела погибшей.

– Wie furchtbar (Ужасно)! – потрясенно проговорил Белецкий, рассматривая фотографии, – Убийца изуродовал тело?

– Нет, раны прижизненные.

– Её…? – у Белецкого язык не поворачивался задать следующий вопрос. – Над ней надругались?

– Нет, следов соития доктор не обнаружил. На теле только эти раны и след какой-то тонкой веревки или шнура на шее. Её задушили. Ядов доктор тоже не нашёл, но я думаю, что её все-таки чем-то усыпили перед тем, как нанесли раны. Может, хлороформом? Впрочем, многие вещества быстро распадаются, не оставляя следов, а с учётом того, что тело заморозили, а потом разморозили, это ещё более вероятно.

Руднев снова подсунул Белецкому рисунок скрюченного тела.

– Белецкий, вот таким образом нужно сложить тело и сфотографировать.

– Зачем?

– Я думаю, что при такой позе линии сложатся в единый рисунок. Вот смотри, я пытался восстановить его по фотографиям. Видишь?.. Если скрестить руки и прижать к груди, линии как бы продолжают друг друга. На ней что-то нарисовано. Поэтому я и предполагаю, что её каким-то образом обездвижили. Ушиба на голове нет, синяка на сонной артерии – тоже. Значит, вероятнее всего, с помощью какого-то вещества.

Белецкий некоторое время рассматривал наброски Дмитрия Николаевича, сопоставляя их с фотографиями.

– Возможно, вы, конечно, и правы, но я никакого рисунка разобрать не могу, – наконец сказал он. – И почему вы думаете, что тело нужно сложить именно так?

– Чистое предположение, – признался Руднев. – Это защитная поза. Так спят дети или сворачиваются взрослые, когда им холодно или больно. Может, я ошибаюсь, но при каком-то положении тела линии сойдутся. Нужно его найти.

– А почему вы всё-таки думаете, что получится рисунок?