Читаем Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева» полностью

Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

А за пару недель до этого дня покинул Москву и молодой юрист Кормушин, младший из семи сыновей Тульского заводовладельца, и по воле отца присоединился к семейному делу в части налаживания торговли с Европой.

– Дмитрий Николаевич, обещайте, что будете писать! – взволновано проговорила Екатерина Афанасьевна и поцеловала Руднева в щёку.

– Да у меня почерк плохой, – смущенно отшутился тот и протянул Екатерине Афанасьевне картонный тубус. – Это мой вам подарок.

– Что это?

– Ваш портрет, Екатерина Афанасьевна. Королева мая, – Дмитрий Николаевич с улыбкой посмотрел на Никитина, и тот, хохотнув, хлопнул друга по плечу.

Поезд дал свисток. Арсений Акимович подсадил невесту на подножку и сам заскочил следом.

– Прощай, Дмитрий! Непременно приезжай! – крикнул он, когда поезд уже тронулся, Дмитрий Николаевич махнул ему рукой.

У выхода с вокзала Руднева ожидал Белецкий.

– Ну что, Дмитрий Николаевич, вот все ваши друзья и разъехались, – сказал он.

– Отчего же все? Ты же остался, – пожал плечами Руднев.

Белецкий посмотрел на него как-то странно, по обычно бесстрастно каменному лицу пробежала тень улыбки.

– Что? – спросил Руднев, не поняв выражения лица Белецкого.

– Вы раньше никогда не называли меня своим другом, Дмитрий Николаевич, – ответил тот.

– Ну так, к слову не приходилось… А что?.. Или же ты, Белецкий, считаешь себя исключительно моей нянькой?

– Отчего же «исключительно»? Одно другому совершено не мешает. Быть вашим другом, Дмитрий Николаевич, я почитаю за честь, а быть вашей нянькой считаю своим долгом.

Произнесено это было абсолютно серьезным тоном.

– Белецкий! Ты иногда невыносим!

– Вы мне это уже говорили, Дмитрий Николаевич, – всё также серьезно отозвался Белецкий.

На следующий день после отъезда Никитина и девицы Лисицыной к Рудневу зашёл Терентьев.

– Я не успел вас поздравить, Дмитрий Николаевич, – сказал он. – Диплом с отличием, как я слышал? Что намерены делать дальше?

– Картины писать, – пожал плечами Руднев. – Это у меня лучше всего остального получается.

– Хм! – Анатолий Витальевич потёр подбородок. – Тут бы я с вами поспорил… Нет! Картины вы, несомненно, пишете замечательные! Но это не единственный ваш талант! Да и неужто, став дипломированным юристом после четырех лет в университете, вы для себя иных путей не видите?

– Вы о чём-то конкретном говорите, Анатолий Витальевич?

– Да! Не хотите ли вы, Дмитрий Николаевич, пойти в сыск служить? У вас же в этом деле редкий дар. Вы прирождённый сыщик!

– Да какой из меня сыщик? – отмахнулся Руднев. – Сыщиком должен быть человек вроде вас, смелый и хладнокровный!

– И по какому из этих двух пунктов вы не проходите?

– Полноте, Анатолий Витальевич! Я же, как барышня кисейная, при виде мертвецов в обморок падаю. Или вы мне предлагаете карманников на базаре ловить?

Терентьев посмотрел на Руднева пристально, и тот под этим проницательным взглядом отвёл глаза.

– Дмитрий Николаевич, я вам уже говорил, что вы абсолютно не умеете врать. Вас что-то другое останавливает. Скажите же, что?

Руднев не ответил. Терентьев понял его молчание по-своему.

– Ясно, – сухо сказал он. – Не про вас эта служба. Слишком уж грязная. Перчатки не желаете пачкать, – опомнившись, Терентьев смущено посмотрел на затянутую в перчатку правую руку Руднева. – Извините! Не хотел… Я вас понимаю, Дмитрий Николаевич, с вашим происхождением было бы странным выбрать службу в криминальной полиции…

– Анатолий Витальевич, ничего вы не поняли! – перебил сыщика Руднев. – Не в том дело!

– Тогда в чём? Объясните?

Руднев несколько раз прошёлся по комнате и наконец, остановившись перед терпеливо ожидавшим ответа Терентьевым, заговорил.

– Анатолий Витальевич, чтобы нести службу в полиции, нужно быть уверенным, что никогда и ни при каких условиях не отступишься от буквы закона. А я в себе не уверен.

– Вы от своих друзей нигилизмом заразились что ли? В законе разуверились?

– Нигилизм здесь ни при чём, и в законе я не сомневаюсь. Да только знаю, что есть закон иного рода, нежели уголовный или гражданский. Закон, по которому зло есть зло, а добро есть добро, пусть даже в соответствии с параграфами иначе выходит, и я всегда буду на этот закон оглядываться.

– А я, по-вашему, не оглядываюсь?

– Наверное оглядываетесь, но вы, Анатолий Витальевич, долг свой и клятву превыше ставите. Я же такой твердости убеждений не имею. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Понимаю, – помолчав, ответил сыщик. – Да только я думаю, что вы слишком уж строги в суждениях. Для того, чтобы службу нести, довольно элементарной порядочности.

– Для чего довольно?

– Для общественного блага.

– Возможно, хотя и не уверен. Но этого точно мало для моей совести.

Терентьев вздохнул.

– Я не стану дальше с вами спорить, Дмитрий Николаевич. Об одном лишь прошу, подумайте над моим предложением… И вот что ещё, посмотрите-как это дело, – он протянул Рудневу папку, которую до того держал при себе. – Хочу знать, что вы об этом думаете. У меня будет время после пяти, я заеду к вам. Обсудим.

22.08.2020