Ясно. Новые стихи и письма счастья

Без этого могу и без того.
Вползаю в круг неслышащих, незрячих.
Забыл слова, поскольку большинство
Не значит.
Раздерган звук, перезабыт язык,
Распутица и пересортица.
Мир стал полупрозрачен, он сквозит,
Он портится. К зиме он смотрится
Как вырубленный, хилый березняк,
Ползущий вдоль по всполью.
Я вижу: все не так, но что не так —
Не вспомню.
Чем жил – поумножали на нули,
Не внемля ни мольбе, ни мимикрии.
Ненужным объявили. Извели.
Прикрыли.
И вот, смотря – уже и не смотря —
На все, что столько раз предсказано,
Еще я усмехнусь обрывком рта,
Порадуюсь остатком разума,
Когда и вас, и ваши имена,
И ваши сплющенные рыла
Накроет тьма, которая меня
Давно уже накрыла.

«Он клянется, что будет ходить со своим фонарем…»

Он клянется, что будет ходить со своим фонарем,
Даже если мы все перемрем,
Он останется лектором, лекарем, поводырем,
Без мяча и ворот вратарем,
Так и будет ходить с фонарем над моим пустырем,
Между знахарем и дикарем,
Новым цирком и бывшим царем,
На окраине мира, пропахшей сплошным ноябрем,
Перегаром и нашатырем,
Черноземом и нетопырем.

Вот уж где я не буду ходить со своим фонарем.

Фонари мы туда не берем.
Там уместнее будет ходить с кистенем, костылем,
Реагировать, как костолом.
Я не буду заглядывать в бельма раздувшихся харь,
Я не буду возделывать гарь и воспитывать тварь,
Причитать, припевать, пришепетывать, как пономарь.
Не для этого мне мой фонарь.

Я выучусь петь, плясать, колотить, кусать

И массе других вещей.
А скоро я буду так хорошо писать,
Что брошу писать вообще.

Турнирная таблица

Второй,
Особо себя не мучая,
Считает все это игрой
Случая.

Банальный случай, простой авось:

Он явно лучший, но не склалось.
Не сжал клешней, не прельстился бойней —
Злато пышней,
Серебро достойней.

К тому ж пока он в силе,

Красавец и герой.
Ему не объяснили,
Что второй – всегда второй.

Третий – немолодой,

Пожилой и тертый, —
Утешается мыслью той,
Что он не четвертый.

Тянет у стойки

Кислый бурбон.
«Все-таки в тройке», —
Думает он.

Средний горд, что он не последний,

И будет горд до скончанья дней.
Последний держится всех побе́дней,
Хотя и выглядит победне́й.

«Я затравлен, я изувечен,

Я свят и грешен,
Я помидор среди огуречин,
Вишня среди черешен!»

Первому утешаться нечем.

Он безутешен.

«В левом углу двора шелудивый пес, плотоядно скалясь…»

В левом углу двора шелудивый пес, плотоядно скалясь, рвет поводок, как выжившая Муму. В правом углу с дрожащей улыбкой старец: «Не ругайся, брат, не ругайся», – шепчет ему.

День-то еще какой – синева и золото, все прощайте, жгут листья, слезу вышибает любой пустяк, все как бы молит с дрожащей улыбкою о пощаде, а впрочем, если нельзя, то пускай уж так.

Старость, угрюма будь, непреклонна будь, нелюдима, брызгай слюной, прикидывайся тупой, грози клюкой молодым, проходящим мимо, глумись надо мной, чтоб не плакать мне над тобой.