Ясный берег

переправлять колхозную корреспонденцию' Иконникову — и

забыл о ней. Очевидно, среди этой корреспонденции,

которой он даже не видел, было и письмо Гречки.

Гречка говорил, похлопывая Коростелева по плечу:

— Бюрократ, думаю, собачий... И хотел с тобой

поговорить очень крупно! Когда смотрю — а у тебя дом

хуже, чем у моих колхозников, и хорошие книги на

полочке, и бабуся про тебя немножко проинформировала...

Тут я понял, что ты мне друг и между нами чистое не'

доразумение.

— Из всего этого делаю вывод,— сказал Коросте-

лев,— что приехал ты с крупным мероприятием.

— У нашего колхоза мелких мероприятий не

бывает,— сказал Гречка.— У нас масштабы!

— Догадываюсь, — сказал Коростелев. — Видать, не

прогадал колхоз, что выбрал тебя председателем.

Гречка чистосердечно рассхмеялся:

— Обижаться не могу: приду к человеку лично,

поговорю по-хорошему — отказа нет ни в чем. Уважают

люди Гречку...

— И ко мне, значит, пришел лично.

— И к тебе лично. Выкроил недельку — мы в

основном отсеялись — дай, думаю, съезжу, поругаюсь,

объясню положение. Опять не получилась ругань, а получился

приятный разговор... Эта твоя бабуся очень развитая.

Мы тут без тебя даже об астрономии беседовали. ;

— Да, она у нас сильная по части наук.

— Вот-вот. Приятно у тебя. Одно плохо — молодой

хозяйки нету. Без молодой хозяйки дом — не дом, и

радость — не радость. Извини за такой нескромный

вопрос: сердечная неувязка или же просто не выкроил

время жениться?

— Не выкроил время. Почти четыре года был на

передовых.

— Я все же выкроил.

— И удачно?

— Грех обижаться.

— И потомство уже есть?

— Ожидаем через три месяца,

— Молодец, честное слово, —- сказал Коростелев с

невольной завистью. Мысленно представил себе, какая

жена у Гречки: должно быть, высокая, полная, с

походкой павы; почему-то вообразилась она ему в одежде с

пышными рукавами, расшитыми богатым цветным

шитьем, и с белым платочком в отставленной руке,

— Алена Васильевна звать мою супругу, — сказал

Гречка. — И знаешь, друг, я тебе рекомендую

немедленно привести в порядок любовные дела и построить

семейный очаг как таковой. Со всех точек зрения — в

высшей степени отрадно для души.

Коростелев не сказал ему, что любовных дел у него

нет и нечего приводить в порядок. Время от времени он

влюблялся: вдруг приглянется какое-то молодое лицо,

померещится, будто сердце не на месте... Ходит тогда

Коростелев задумчивый, напевает что-нибудь подходя-

щее к случаю, вроде: «сердце, тебе не хочется покоя,

сердце, как хорошо на свете жить», и мечтается ему —

вот это, должно быть, то самое и есть: вот сейчас, от

встречи к встрече, с сладостной постепенностью, шаг за

шагом будет приближаться к нему существо, которое

станет всех ближе и пройдет с ним рука об руку

жизненный путь... Но пролетит в повседневных делах

неделя, другая, и тускнеет в воображении Коростелева

приглянувшееся лицо, и любовные мысли вытесняются

другими мыслями, и недоумевает Коростелев: что это

взбрело ему в голову? Ну, милая девушка, — кругом

милые девушки,— с чего вообразил он, что именно она —

та одна-единственная?.. Молчит сердце. И девушки как-

то не придавали значения его взглядам и намекам —

должно быть, чувствовали, что это не всерьез, что

сердце его еще никого не облюбовало. Может быть, потому

и не ответила ему на письмо та золотистая из Белосто-

ка... Не сказал Коростелев этого Гречке: что тут

говорить, чем хвалиться?

— Да, живуч человек, — после молчания задумчиво

сказал Гречка.— Давно ли гроза над головой прошла —

всем грозам гроза! — и уже хлеб посеян, хаты

отстроены, на окнах занавесочки — умиление и гордость

смотреть! И уже, понимаешь, песни поют, свадьбы

справляют, загадывают о будущем... Вот недавно совещались

наши животноеоды; вынесли постановление создать

чистопородное колхозное стадо, как тебе покажется?

— Хорошее постановление.

— Понимаешь, такое стадо, чтоб сердце радовалось...

Думаем взять курс на холмогорок.

— У нас холмогорок тоже чтут.

— Стоящая коровка.

— Еще бы. И удои, и жирность.

— Очень нам подходящая коровка. За этим я к тебе

и прибыл, Дмитрий Корнеевич.

— Вот уж тут не знаю, как тебе помочь.

— Да что ты? Директор совхоза! Кто же знает, если

не ты! Брось!.. С кредитами у меня в порядке,

документы — пожалуйста, имею все основания... Только давай

договоримся, чтоб самый высший сорт. Не второй и не

первый, и даже не элита, а элита-рекорд.

— Сдавали мы и второй, и первый, и элиту, — сказал

Коростелев. — И все сдали.

— Из сверхпланового поголовья.

— Из сверхпланового тоже отпустили.

Дополнительный наряд был. Для Украины.

— Давай в счет плана сорок шестого года.

— Не могу.

— Почему не можешь?

— Как будто порядка не знаешь, Иван Николаевич.

Тебе полагается действовать через свою племконтору.

Как люди делают? Едут на свой пункт, получают

по разверстке, что им занаряжено. А ты вон куда

заехал!

— Друг, — сказал Гречка, положив Коростелеву руку

на колено, — я уважаю порядок. Я свою деятельность

после Великой Отечественной войны посвятил тому, чтоб

восстановить в моем колхозе образцовый

социалистический порядок. Мы тут с тсбой полностью солидарны —

и кончили с этим вопросом. Есть моменты, когда нельзя