Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

Машинально хлопнула дверцей. Пошла, лихорадочно осматривая белые сплошные стены с врезанными в них темными железными воротцами. Потом побежала, оступаясь и падая на колено, с ужасом прислушиваясь — не хлопнет ли его дверь, не раздастся ли угрожающий крик. Темная дорога была пуста, слабо светила под луной нетронутой белой поверхностью.

Сумочка суетливо билась о бок куртки. Капюшон свалился и ветер, пахнущий морем, задергал волосы, путая и кидая в лицо. Вдалеке замаячил угол белой стены, там, за ним шумнули ночные волны. Добежать и свернуть. Там причалы, крылечки, входы. Залезть под сваю куда, спрятаться… переждать. За спиной уютно заурчала машина. Ника побежала быстрее и упала, возя руками по грубой разбитой колее и набирая в рукава снег. Села, отбрасывая на дорогу длинную скомканную тень.

— Садись, — сказал Токай, повышая голос, чтоб услышала за шумом мотора, — не трону. Да садись, говорю. Обещаю.

Вышел и, нагибаясь, поднял ее за рукав, как куклу. Засмеялся, когда она вырвалась, отступая, покачнулась, взмахивая руками.

— Вот упрямая. Я ж пообещал. Садись, поговорить надо. Через полчаса высажу тебя. Дом пять подъезд шесть. Он пошел к машине и снова сел, свесив длинную ногу на снег.

Положил руки на баранку. Ника стояла, облизывая пересохшие губы. С тоской оглянулась на безмолвные гаражи, от которых ей пешком на каблуках — несколько часов. И медленно подошла к машине, встала рядом с открытой дверцей.

— Поклянись.

— Чего? Да не трону. Обижаешь. Сюда иди, вперед. Она снова села, на этот раз впереди. Токай подождал, когда закроет дверцу, хлопнул своей, устраивая ноги на педалях. И плавно, аккуратно поведя машину до угла, развернулся. Ехал, искоса поглядывая, как она сидит, сжимая руки на коленях.

— Расслабься, — посоветовал. И откидываясь, ведя машину медленно, добавил:

— Удивляешь. Думал, плакать начнешь, просить. А после все равно дашь. Если уж начала просить и плакать, то после взять — плевое дело. Поверь. Веришь?

Она молча кивнула. Токай промурлыкал, подпевая, и сделал музыку потише.

— Я люблю женщин. И они меня любят. Секс не проблема, да хоть жопой ешь его сейчас. Извини. Много давалок развелось. Да еще дуры — главная мечта — валютной проституткой заделаться. Раньше, значит, балеринами мечтали, а сейчас — давалками. И каждая хвалится, чего выучила, какие позы, да как умеет страстно пилиться. То так, то эдак. Так что с девочками чаще тоска, Вероника. А вот с семейными молодыми барышнями, да если мужа любит, вот классно. Чисто «Дама с собачкой». Страсти такие, смотришь в глазки и понимаешь — ей самой ничего уже слаще тайной измены нет. Много теряешь, Вероника, если не пробовала. Поверь.

— У тебя и без меня много. Всяких. Вот и…

— Ну да. Ну да. Я ж не просто треплю языком. Это опыт. Делюсь.

— Спасибо. Не надо.

— Да и ладно. Значит ты у нас хранительница очага. Трудовые будни, тихие вечера в семейном кругу. Небось, после ужина муж газетки читает, тебе пересказывает. А ты сидишь напротив, любуешься. Чего молчишь, угадал? Хочешь поспорить, давай. Не обижусь.

— Чего спорить. У тебя такая жизнь, у нас другая.

— И как вы там кукуете, я бы умер с тоски. Ну да, там еще сын его, малолетка. И кажется, барышня его, да? Ника смотрела вперед, на мерно утекающую под колеса дорогу.

Удивилась — голос Токая как-то изменился. Вроде ждет ответа, а что именно хочет услышать — неясно.

— Сын его учится. И никакой барышни нету, летом работают девочки, в баре и на кухне. И это так, по-родственному, без зарплаты. Слушай, Макс, если думаешь, там крутятся деньги, то нет там ничего. Это просто дом. Даже не гостиница.

— Ну да. С номерами люкс. Она повернулась к четкому профилю и носу с изрядной горбинкой.

Заговорила быстро, следя, чтоб голос был слегка насмешливым и уверенным.

— Ты же видишь, как меняется все. Сколько народу лоханулось, когда участки хватали. Вокруг Южака дофига брошенных дач, не вытянули. Вот и мы, в Ястребиной. Муж начал строить, планы были огого, все вбухал, что было. А место гнилое, дикое. Народ едет в поселок, там нормально. Ну, сам знаешь, у нас разве кто бизнесу учился? Теперь этот домина будет стоять, пустой наполовину, пока не начнет валиться. Я говорила мужу, давай разберем верхний этаж, оставим только для своих хату, ну пусть едут, живут, сами себя кормят. Какая там прибыль. Но он упрямый черт, пока все здоровье там не оставит, будет тянуться. Так что, зря ты. Я вот…

— Ты в курсе, сколько я таких отмазок слышал? — прервал Никину горячую речь Токай. Она замолчала. Мимо плыли домики городской окраины.

— Но я хоть попробовала. Самое смешное, что это правда.

— Вероника, а давай дружить? Встретимся иногда, кофейку жахнем. На умняке поговорим. Прямо интересно мне, как это — базарить с телкой и не пилить ее. А мужу не скажешь. Будешь прятаться. Вроде как изменяешь. А на самом деле — никакого секса. Прикинь. Он засмеялся, выводя машину в проезд между домами.

— Угу, отозвалась Ника, — а потом ты меня все равно уложишь в койку. Примешь коньячку и уложишь.

— Если сама захочешь. А коньяк — нет, не-ет, я спиртного не пью.