Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

- Вы ко мне? – Фотий вышел из ангара и встал рядом с Никой, вытирая руки.

Гостья цепко оглядела пару и нахмурилась. Покачала головой, о чем-то размышляя, снова уставилась на Пашку, и тот независимо задрал подбородок. Приведя мысли в порядок, гостья с явным облегчением улыбнулась, показывая мелкие, с золотыми коронками по бокам, зубы.

- Ясно. Ну, значит так. Зовут меня Феодора Иванна, приехала я из…

- Иванна? – в голосе Пашки звучало восхищение. За крыльцом грозно орал Степан и мелко лаяла мерзавка Галатея.

- А знаешь, что ли? – польщенная Иванна поправила башню рыжих волос, сверкая кольцами и камушками в шпильках.

- Ха! Кто же в Симфе не знает Иванну! Да я…

- Ладно. Потом доскажешь. Мне нужно с Фотием поговорить.

Толстенький палец встал торчком:

- Наедине!

Фотий кивнул и направился к пиратской веранде, по пути свирепо лицом приказав Пашке – никаких шпионских штучек.

- Сын твой, что ли? – переваливаясь, Иванна взошла в распахнутые легкие двери, - а малая тебе жена, да?

Двери захлопнулись, и из-за фестонов рыбацкой сетки сразу полилась невнятная негромкая беседа.

А Пашка шепотом рассказывал Нике, о том, кто такая Иванна, властительница нескольких баров, где моряки, прилетая из дальних морей в симферопольский аэропорт, спускают, бывает, всю заработанную за год валюту.

Уехала Иванна сразу, отказавшись от чая и прижимая к большой груди удовлетворенную общением Галатею. А Фотий скупо и коротко пересказал им ошеломляющие новости. О смерти Токая, о том, как таскали их в милицию. И что все, в конце-концов, разрешилось, но возвращаться Марьяна не захотела, ни в богатую квартиру, ни в бухту к прежней жизни. Живет где-то у подруги, работает в маленькой забегаловке на кухне, и попросила Иванну не трогать ее пока и никому ничего не говорить.

- А тебе вот сказала, мужику, - ревниво отметила Ника, - нарушила женское братство, эхе-хе.

- Она старая и умная, Никуся, не ругайся. В минуту нас всех вычислила и просчитала. Давай ей поверим и немножко подождем. Говорит, Марьяна вернется.

Он улыбнулся задумчиво.

- Она ее называет – Машенька. Кажется, у Марьяны появился еще один родной человек.

Воспоминания держали Нику на плаву. И она сама не заметила, как синева под ней сменилась разноцветными пятнами – в неглубокой уже воде лежали темные камни, зеленые камни, белые камни, желтел между ними песок. Скоро можно встать солдатиком, проверяя, близко ли дно. Ника вгляделась в складчатый бетонный язык посреди бухты. Кто-то сидит там, маленький, отсюда не разобрать. И глаза после соленой воды не щурятся никак.

Продавливая мокрыми ступнями теплый песок, медленно пошла к насиженному месту, упала на коленки рядом со старым покрывалом, на котором сидели уже двое – Фотий пришел и сел возле сына, в такую же позу, обхватив рукой колено, а другую положив рядом. Только у Пашки рука лежала на старом облезлом бинокле.

- А вы что как засватанные? – Ника повалилась ничком, отжимая себя о коврик, - о-о-о, кайф какой…

- Марьяна, - сказал Фотий, - пришла.

Ника вскочила на колени, пристально глядя на далекие плиты. Нашарила бинокль, вывернула его из-под Пашкиной руки, прижала к мокрым глазам.

Маленькая фигурка прыгнула ближе. Коленки, с острым лежащим на них подбородком, черные волосы, закрывают скулы. Руки вокруг коленей впереплет, так что не видно, что там надето на ней, что-то простое совсем, какое-то платьишко. И рядом валяется куртка, та самая, с широкими кожаными плечами. Задрожав, фигурка размылась и помутнела. Отнимая бинокль, Ника вытерла мокрые глаза, как ребенок, пальцами.

- Господи! Как хорошо. Паша! Ты чего сидишь? Иди, давай, ну?

Пашка встал одновременно с Никой, а та танцевала от нетерпения, толкая его в плечо, и дрожа губами, расплывалась в улыбке. Фотий, покусывая травинку, смотрел на них снизу. И Ника замерла, вопросительно глядя, как Пашка, сутуля широкие плечи, неохотно делает шаг, кажется, только чтоб отодвинуться от ее требовательной руки.

- Ну? Что же ты?

Медленно пошел, загребая рыхлый песок босыми ногами. С коричневой спины отклеивались крупные белые и желтые песчинки. Поднимая руку, и с локтя тоже ссыпался редкий песок, Пашка нещадно продрал пятерней лохматые, напрочь выгоревшие патлы. И резко повернувшись, сел снова, подтянул ноги, так же, как там на плите Марьяна, уткнул в колени подбородок, обхватывая их руками.

- Не могу, - голос прозвучал глухо и сердито, - не пойду я.

- Фотий, - Ника с мольбой посмотрела на мужа, - она же знает, видит, что мы тут. Сидим! Ну, чего он? Пусть идет, нельзя так! Нельзя бросать ее!

- Не пойду! – крикнул Пашка, вскочил и пошел к лестнице, отворачиваясь от далеких плит.

- Ты иди! – зло приказала Ника, - да скорее же! Свалились на мою голову, нежные какие!

Фотий покачал головой.

- Ника, пойди ты. Нам сейчас не надо.

- Да, да, но… А как же… ладно.

Ника кинулась в сторону, но вдруг, сведя брови, помчалась следом за Пашкой, поймала его за тонкое сильное запястье, дергая к себе.

- Пашенька… слушай…

- Ну чего?

- Если хоть вот настолечко обидишь ее, убью. Понял?

- Опоздала, - криво ухмыльнулся Пашка, - батя уже грозился.