Бар «Джамайка» внутри напоминал длинный вагон странного поезда. Черные тяжелые столы равномерно ехали куда-то вдоль стен, разрисованных бронзовыми красавицами с пальмовыми листьями в руках и грудями, прикрытыми кокосовой скорлупой. Хотя, почему куда-то, подумала Ника, усаживаясь за стол в середине вереницы, что примыкала к глухой стене. Они едут к барной стойке…
Далекая стойка мерцала цветными огнями, перекрытыми черными головами посетителей, оседлавших высокие табуреты. Светились импортные бутылки, сто раз отраженные в зеркалах, мигали фонарики цветомузыки.
Ника проскользнула по скамье к самой стенке и, дернув шнурок, зажгла бра, увенчанное почему-то пластмассовым виноградом с резными листьями.
- А тут ничего, - радостно объявила Васька, плюхаясь на краешек скамьи и сваливая шубку поверх Никиной куртки, - Митя молодец, вон как все сделали. Надо его найти, поздороваться. И спросить, чтоб арендовать весь зал, это сколько ж будет стоить.
В теплой прокуренной полутьме играла тихая музыка, мимо стола все время шли по широкому проходу к стойке и обратно парни в распахнутых кожанках, девчонки в длинных сапогах, бежали официанты в темно-красных рубашках с белыми галстуками.
Тина снова села красиво, прикурила и, держа на отлете изящную руку, выдохнула дым, поплывший колечками под виноградной гроздью.
- Папа сказал, выбирай сама, - поделилась Василина гордо, - сказал, что денежку вовремя сменял. Но боится, вдруг снова цены поскачут, так что надо быстрее.
- Васинька, это ж на всю жизнь, - сказала Ника, - а ты все прыгаешь. Замуж бежишь, чтоб деньги не пропали?
Васька моргнула накрашенными ресницами. Положила на стол маленькие руки, сжала переплетенные пальцы. Ответила, как обычно, преувеличенно шутовски:
- А чего на всю? Сбегаю замуж, не понравится и гуд бай америка оу! Ты вот Куся, была жеж замужем? И не померла.
- Не хочу я тебе такого. Ты… а, ладно. Сама все знаешь.
Она отвернулась, рассеянно разглядывая сидящих прямо и облокотившихся, и тех, кто навалился на стол, и тех, кто усаживался, смеясь, и вставал, чтоб под музыку потоптаться в широком проходе меж двух верениц столов. Народу было полно, и многие - видно по жарким лицам и блестящим в улыбках зубам – сидели не первый час. Нике вдруг тоскливо захотелось домой, там Женька играет на ковре, выкладывая отбеленные солнцем ракушки, привезенные с берега, а у стены калится неказистая, но ласковая печка. Нет возможности после ужина нырнуть в общую с Фотием постель, зато можно посидеть на диване, почитать с Женькой книжку, поболтать с мамой о картошке «синие глазки». А она тут. И дело даже не в том, что ей не хотелось выйти с девочками. Очень хотелось, и узкие джинсики с серебристой искрой натянула с радостью и свитерок нежный пуховый надела, вертясь перед зеркалом. Но унылый большой ресторан и воспоминания о Никасе подпортили настроение. И в Васькином чириканье услышалась ей натужность. А у Тины под глазами темные круги и в уголках губ еле заметные морщинки. Всем нелегко.
И этот бар. Снаружи лежала молчаливая пустая набережная, засыпанная мартовским нежеланным снегом под нехорошим желтым светом фонарей. А тут – жарко, тесно и много людей, чьи голоса сливаются в жужжание. Как-то тут…
Ника передернула плечами. Как-то нехорошо… и если бы не Васькина инспекция в поисках места для свадебного банкета, уже уговорила бы девочек поехать домой.
- Митя! – закричала Василина, подпрыгивая и маша рукой, - Митя, а вот мы, вот!
Митя подошел к столику одновременно с широколицым официантом в красной рубашке. Возвышаясь горой, кивнул, быстро оглядывая подруг и хмуро посмотрел на радостную Василину.
- Митя! Вот я пришла, я же хотела посмотреть, как вы тут. И пришла.
Тот молча кивнул опять. И, поглядев на часы, серебряным пауком охватившие запястье, повернулся и исчез за спинами и лицами.
- Ого, какой стал, - удивилась Ника, - совсем вырос мальчик. А чего на тебя дуется?
- Коньяк, триста грамм, - диктовала Тина, - мидии? В сыре? Прекрасно, три порции. Зелень. Сок, три стакана. Да, апельсиновый. Василина, Никуся, может, бутылку ликера возьмем? Отлично. И сигарет, пачку пэллмэлл. Да что вы? Кофе в песке? Непременно!
Официант ушел, и Тина прилегла на стол большой грудью:
- И кто-то же ходит сюда каждый вечер, а? Ну и мы разок гульнем.
Ника не слушая, смотрела на Василину. А та, кусая тонкие губы, хмурилась, думая что-то свое. Вскочила, подпихивая шубку, чтоб не свалилась на пол.
- Вы сидите, я щас. Я приду. Скоро.
- Митя! – негодующий голосок съелся невнятным гомоном. Только мелькнули за чужими спинами и плечами пышно завитые кудри на светлом мохнатом свитере.
- Не разоришься, Никуся? – спросила Тина, - нам-то зарплату дали сразу за три месяца долг, чего ж ее хранить, все равно пропадут деньги. Если ты на мели, я заплачу.
Ника покачала головой:
- Фотий мне выдал, специально, сходи, говорит, с девчонками. Тина, он же думал, мы в кафешке посидим, тортика сожрем. А тут как-то…
Тина пожала плечами под синим шелком:
- Как везде сейчас.