Потом Ника шла за ним по узкому тускло освещенному коридору мимо замызганных дверей – одна, вторая, третья. Напротив четвертой Токай остановился, беря ее за руку, дернул деревянную, обшитую планкой дверь.
Яркий свет и музыка кинулись изнутри, все перед Никой закружилось, не в силах справиться с картинкой, а глаза все показывали и показывали, будто тасуя одни и те же несколько карт.
Белая большая постель, закиданная смятыми простынями и покрывалами. Чьи-то голые тела, как ей показалось – везде, на постели, на креслах у стен, на стульях у большого стола, уставленного бутылками. Белые, с животами и шерстью на груди и в паху. Смуглые, с мощными ляжками, расставленными по-хозяйски. Чья-то склоненная лысина, голая мужская рука на волосатом колене. Фужер, обхваченный пальцами, и из него течет на пол желтоватая струйка. Смех и выкрики.
Она смутно поняла, резко переводя глаза, чтоб не зажмуриваться от взглядов, что уже отрывались от своего и находили ее, разглядывая и ухмыляясь, - выкрики, это им.
- О! Максимчик! Уй, бля, не запылился.
- Заскучал штоле?
- Давай.
- Иди налью. А, ты ж не пьешь, тарзан чортов.
Отводя глаза от налитого кровью мужского лица над жирными голыми плечами, Ника вспомнила роль, захихикала истерически, уставившись на бескрайнюю, как снежное, испачканное грязью поле, постель. И замолчала, когда тонкое тело, с черными волосами, укрывающими спину, вдруг вскинулось, отрываясь над мужским животом. Повернулось лицо с огромными глазами. И тут же мужская рука схватила черные пряди, поворачивая к себе.
- Куда? – кинулся к низкому потолку возглас, - а ну!..
Ника дернулась, вырывая локоть из руки Токая.
- Ма… Марьяна?
Но вдруг поплыло в жарком воздухе белое, закрывая от Ники то, что происходило на простынях, и обнаженная Ласочка, с совершенно пьяным лицом, встала, откидывая гладкие волосы, протянула руки, поднимая острые груди с розовыми сосками.
- Ма-акси-и-иммм, - подступила, обняла гостя за шею, прижимаясь обнаженным телом к его свитеру, джинсам, притискивая его лицо к своему. По долгому телу прошла волна, нога оказалась на поясе Токая, руки обхватили его плечи.
- Вот же! – проквакал от стола надтреснутый мужской голос, и Ласочка, по-прежнему вися на госте, расхохоталась.
Беляш сидел, расставив толстые ноги в пятнах веснушек, держал наискось большой фужер, а другой рукой совал в пепельницу окурок, промахиваясь и возя по столу искры. Рыжие волосы пушились на животе, и Ника отвела глаза, чтоб не смотреть дальше, чтоб не выблевать на пол все увиденное. А мутные глаза Беляша, оторвавшись от Ласочки, скользили по ней, срываясь и поднимаясь снова.
- Хо-рошая девушка, давай ее. Приглашай. Раз приехал. Мадмазель? Угостить вас?
Что-то там делал руками у расставленных коленей, притопывая босой ступней, и вдруг, разозлившись, гаркнул:
- Чего воротишь морду? Токай, бля, чего она кривит?
Ника медленно отступила, упираясь спиной в ребро открытой двери. Мужской голос из динамика с завыванием рассказывал, как плохо в тюрьме без мамы. Другие мужские голоса жужжали, заглушая его, звенели бокалы, слышался кашель и кряканье.
Метнулась из-за перекошенного хохочущего лица Ласочки смуглая тень. Ника, уже почти выскочив в коридор, замерла. Марьяна, прижимая руки к груди, стояла, с мольбой глядя. На Токая. Из черных глаз катились крупные слезы, стекали к углам мокрого рта.
- Максим, Макс, я… он обещал. Он сказал, если приду, все сожгет. И пленку. Я. Один раз только. Чтоб не было.
- Н-на место, сучка, - крикнула Ласочка, и лицо ее стало звериным, - ты! Иди ты!
Токай оторвал ее от себя, толкнул, роняя на колени охнувшему толстяку, который сразу же облапил гостинец, возя руками по груди и животу.
- Марьяна! – Ника побоялась кричать и проговорила имя быстрым злым шепотом, - быстро, пошли.
Но та даже не повернулась. Тонкая, смуглая, с прижатыми к груди руками, светила гладким животом и так же, как у Ласочки, подбритым до узкой полоски лобком. Смотрела в глаза Токаю, умоляя лицом.
- Беляш, - ответил тот хозяину, - я же просил. Ты сказал, все сделал. И что я узнаю?
- А ты кто такой? – вскинулся хозяин, не вставая, - приперся. Один, а? Тебе тут не город, Максимчик. Это мое все! – толстая рука обвела кривую окружность. И бабы эти – мои! Ты сам отдал, так? Белую свою поблядуху отдал? Сказал, пусть, а? Н-на тебя поработает, дарю, сказал? Теперь моя.
- Твоя, - согласился Токай, снимая куртку и накидывая на трясущиеся плечи Марьяны, - а эта – моя. Уговор был.
- Уговор? – заревел Беляш, поднимаясь и выпячивая живот, швырнул фужер, тот раскололся, пятная плиточный пол, - а если я щас? Ты бля, ко мне приехал и тащишь, мое.
Налитые хмелем глаза переползли на Нику, общупали пышные волосы и тонкий синий свитерок под распахнутой курткой.
- Ага, - он покачнулся и сделал шаг вперед, - ла-ды, бери. А эту оставь.
Токай скользнул по Нике равнодушным взглядом и кивнул, проталкивая мимо нее дрожащую Марьяну:
- Идет. Забирай.
Ника рванулась в открытую дверь, но под смех Ласочки Токай отшвырнул ее обратно. И, выталкивая Марьяну, исчез, грохоча по коридору быстрыми шагами.