Лестница обрывалась у нижней части стеклянного треугольника, а вверх от нее по металлической полосе каркаса вела совсем уж хлипкая конструкция из скобок, поменьше тех, что вколочены в камень стены в узком колодце. Диковато покосившись внутрь стеклянного чердака, где в пустоте голубые волны мягко рисовали подсвеченные арабески, Ника поставила ногу на скобку и, быстро перебирая руками по кусачему железу, полезла к тому месту, где стеклянные плоскости соединялись. Страх туманил голову. Добравшись до конька крыши, замерла, обнимая короткий флагшток. За ним, светясь под луной, тянулась металлическая дорожка, от которой вниз уходили сварные полосы рам. На другой стороне дорожка упиралась в неуклюжую черную крышу еще одного чердака. Он торчал, как поставленная на попа длинная узкая коробка.
Цезарь внизу все лаял и мужской голос раздраженно прикрикнул:
- Ну, пойдем, покажешь.
Ника не слышала, как загремела цепь, но поняла – сейчас он вытащит пса, и тот, прыгая, зальется лаем, показывая на нее, прилипшую мухой к огрызку мачты.
…Наверное, все, хватит. Дальше бежать некуда. Пусть уж, как сложится, вяло подумала и, держась за мачту, влезла на крышу, встала, боясь выпрямиться и отпустить надежную деревяшку. Вдруг пришел ветер, несильный, растрепал волосы и пролез через свитер, будто он из редкой паутины. Задрожав, она одной рукой скрутила волосы и сунула их за воротник, чтоб не мешали. Говоря себе безнадежные слова, пристально глядела на светлую полосу вдоль голубого стекла. На полосе наварены были обрезки арматуры, и такие же – на каждой полосе рамы. Конечно, ведь стекла нужно мыть и менять. Тут все сделано так, чтоб ходить. Или спускаться по скатам крыши.
Но не зимой! Не ночью!
Она бережно поставила ногу на дорожку, как раз между двух арматурин. И отпустила мачту. Сделала еще шаг, упорно глядя не под ноги, а чуть поодаль, как учили ходить по бревну в школе. Падать с крыши и с бревна – разница есть. Но и дорожка тут пошире. И носочки тянуть не нужно.
Сделала шагов пять, удивленно радуясь, что идти оказалось удобно, и тут же свирепо одергивая себя – в такие вот моменты и начинаешь спотыкаться. Цезарь все лаял, но к его лаю не добавились вопли. Ее все еще не видят!
Шажок. И еще один, плавно ставя ногу между приваренных прутьев. Черная коробка маячила впереди и, кажется, совершенно не приближалась. Ника сделала еще несколько шажков. Внизу мерно лаял Цезарь и так же мерно что-то бубнил ему охранник, видимо таская за собой вдоль забора.
Все хорошо, убеждала она себя, боясь тяжело дышать. Все… хо-ро-шо. И вдруг ноги задрожали и она, понимая – сейчас сорвется, медленно села, свешивая по стеклу ноги, уцепилась за арматурину, обливаясь потом. Прикрыла глаза, расслабляя звенящие от напряжения мышцы. Куда она идет? А вдруг там ничего, в этой черной коробке? И что тогда? Замерзнуть на крыше, прилипнув к черной стене? Или кричать, прося помощи? Ее снимут…
Посмотрела вниз, в одну сторону – там тускло светился забитый летним хламом двор. В другую – пустота перед воротами, и ближе к торцу дома, куда она пробиралась – то самое дерево. Охранника с Цезарем не видно, наверное, отирались ближе к дому, где Нику от них закрывал карниз. Ноги перестали дрожать, и она, собираясь снова подняться, оглянулась проверить, далеко ли ушла.
Позади, там, где осталась деревяшка флагштока, стояла фигура. Вернее не стояла, а торчала по пояс, высовываясь из-за крыши. Темнела треугольником капюшона. Глядя на Нику своей неразличимой чернотой, фигура вдруг подняла руки, разводя их, как некий сумеречный христос. И в ответ на жест снизу раздался удивленный вопль, смешанный с радостным лаем:
- Гляди! На крыше!
Ника крепче уцепилась за железяку, с ненавистью глядя на черную фигуру. На глаза набегали слезы. Теперь ее точно поймают. Резко заныла шея, и она, отводя затуманенные глаза, вдруг придушенно вскрикнула – за плечи ее схватили мужские руки.
- Так, – сказал, наклоняясь и бережно вздергивая ее, - ну-ка…
- Фотий, - не веря, шмыгала изо всех сил, в надежде, что слезы из глаз исчезнут.
- Дойдешь?
- Д-да…
Он плавно шел вперед, чуть пригнувшись, касался ее пальцев своей рукой, отведенной за спину.
- Не торопись.
- Собака там.
- Уже все.
Она открыла рот, когда, подпрыгнув, исчез за краем черной дощатой коробки. И тут же сверху протянулись его руки, она вцепилась, и поднялась, скользя подошвами по старым доскам, повалилась на плоскую небольшую крышу. Он лежал рядом и, быстро повернувшись к нему, Ника дрожащей рукой ощупала короткие волосы, лоб, прошлась по носу. Ахнула – из-за опухшей скулы глянул блестящей щелкой глаз.
- Шла там! По крыше, – доказывал внизу охранник, и Цезарь солидно подтверждал слова своим «гав-гав»…
- Я спущусь, и спрыгнешь. Поймаю.
- Да, - согласилась, не раздумывая.
Быстро и плавно сел, согнулся, и снова исчез, будто канул за край. Ника подползла, со страхом заглядывая вниз, где между частых тонких ветвей шла гладкая стенка без лестницы и уступов.