Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

- А еще на крыше был этот. Черный. В капюшоне. Я его видела уже, в бухте. Пашке рассказывала. Он, этот, замахал руками, показал, где я, когда шла, по крыше, - пожаловалась, сердясь.

- Я тоже увидел его, - сказал Фотий, сворачивая на подъездную дорогу к скалам, - и тогда увидел тебя.

- Ну что ему надо? Теперь я буду бояться. Ходить одна.

- Ты-то? – он усмехнулся и покачал головой.

Скалы лениво сдвинулись, открывая площадку, огороженную забором и сеткой-рабицей.

Машина встала, и Нику бросило на ремень безопасности. У задней стены дома, где были вкопаны скамьи летнего кинотеатра и деревянные смешные кабинки в виде автомобильных салонов, ярко горели жирные костры. И еще один факел, неровный и смигивающий, догорал на крыше веранды, облизывая мачту.

- Сволочи, - сказал Фотий.

- Там же Паша, - Ника схватила его за колено, - скорее!

- Ника, поклянись.

- Да. Что?

- Ты не скажешь ему, про Марьяну. Поняла? Ни слова о том, где видела ее. Как видела.

Мотор заревел, «Нива» кинулась вниз, к запертым воротам.

Тормозя у ворот, Фотий запрокинул голову на грохот железных ступеней. С крыши корпуса слетая через ступеньку, скатывался Пашка. Загремел засовом. Створка поползла в сторону.

- Пап?

В распахнутой штормовке со скинутым капюшоном, развел руки, будто хотел кинуться к отцу, но встал, вытирая тыльной стороной ладони щеку. Опускал другую руку, с зажатой в ней ракетницей.

Отец завел машину, Пашка бросился закрывать ворота, хлопнул железом, засовом. Заплясал рядом, сгибаясь и заглядывая Фотию в лицо.

- Блин! Вы вместе. Ага. А Марьяшка? Нашли ее?

- С ней все в порядке. Закрыл? Что тут было?

- Сволочи, дебилы. Пьянь болотная, - Пашка заикнулся и сплюнул, топнул, дергая воротник.

- Ника, проверь засов. И в дом, там всё. Давай-давай, - Фотий обнял сына за плечи.

Тот пошел рядом, слегка приваливаясь к отцовскому плечу. Ника, обходя машину, заторопилась следом, сердясь на то, что снова вот слезы, мешают.

- Одна тачка. Выскочили, я сперва думал, может ты, но слышу, мотор другой. Орут. Че надо, говорю.

В маленькой прихожей голос звучал глухо, утопая в куртках и ватниках, навешанных вдоль стены. Топоча, прошли в комнату, расстегиваясь. Фотий на ходу вытащил у Пашки из руки пистолет, тот глянул, разжимая пальцы и не переставая говорить.

- Стали орать, порежут нас. Спалят. Ну, я сразу, я же взял сразу, бахнул над воротами, а ты говорю, попробуй, давай. Они снова орать, потом замолчали. Я тихо вышел и полез, наверх. Чтоб хоть видеть, че там как. Да ладно, чего ты смотришь. Я спрятался, не дурак же. А что с лицом? Вот гады.

- Нормально все.

- Ну да. В общем, тачка одна, я сказал, да? Забегали, стали поджигать лавки.

Пашка сел на диван и со свистом втянул воздух. Сглотнул, с растерянным бешенством глядя на отца. Тот сидел на табурете, держа на скатерти руки с пистолетом.

- А потом, когда загорелось уже. Бутылки покидали. На крышу, наверное, бензин. Хорошо, там цинк. Ну, мачта вот. Бля. А они ржут и уехали. Пап…

- Ну, хорошо ты не стал палить сверху, по ним.

- Палить? – Пашка горько рассмеялся, ероша короткие волосы, - а я думаешь, взял патроны? Полез, как кролик какой, чуть не в зубах тащил эту… а там уже вспомнил, дурак, не взял же. Пустая она.

- Не убивайся. Нормально все.

- Нормально? – Пашка наклонился вперед, упирая руки в колени, выкрикнул со злым звоном в голосе, - нормально? Что всякие сволочи могут, так? А мы что, терпеть должны?

- Мишане давно звонил?

- Мишаня в Жданове! Сутки лесом. И что он? Рэмбо он, что ли?

Ника села у двери, складывая на коленках руки. Ее потряхивало и в груди нехорошо ныло. Пашка прав, во всем прав, какое свинство, жить и бояться, что всякое дерьмо явится и начнет крушить. И про Мишаню прав.

- Давно? – напомнил о вопросе Фотий.

Пашка оторвал от него горящие яростью глаза, посмотрел на часы, соображая.

- В час, наверное. Примерно. Когда Ника, - он замялся, и она кивнула в ответ, - когда Ника приехала, вот перед этим.

Фотий тоже повернулся к настенным часам, кладя пистолет на стол. Встал, так же, как сын, ероша волосы.

- Хорошо. Значит, успеют. Никуся, ты не согреешь чаю? Спать нам сегодня вряд ли придется, а чай, после всего, это хорошо.

Ника встала. Стесненно подумала, вот сейчас она уйдет, Фотий станет говорить о Марьяне, и ей после придется Пашке врать, не зная, что именно рассказал. Но Фотий поднялся тоже.

- В кухню пошли. Сядем, я все расскажу. Позвоню вот только. И чай.

А Нике больше всего хотелось схватиться за мужа, прилипнуть и не отпускать. Ну, разве что заварить травы, чтоб заняться этим ужасным ушибом во всю скулу. Но другой рукой все равно держаться, чувствовать его рядом.

Что же я буду делать, если с ним что случится?

Вопрос ударил в самое сердце, чайник скрежетнул по плите, из носика плеснулась вода.

Нельзя это думать. Вообще нельзя никогда. Но я все равно буду…

Она привычно двигалась по кухне, не глядя, заученными движениями доставала нужные мелочи, ставила чашки, сахарницу, резала хлеб. И ковшик с травой поставила на плиту тоже. Все вроде бы получалось. Только ноги еле волочились, да руки тряслись то слабо, а то сильнее.