Казалось, холода не было. Снег всосался в корни травы, та вздохнула и, потягиваясь, полезла вверх миллионами острых голов, таща в крошечных зеленых кулачках спрятанные весенние цветы. И не жадничая, раскрывала, выпуская на зелень – солнышки одуванчиков, сиреневые звездочки полевых гвоздик, узкие лепестки просвеченно-желтых тюльпанов, прозрачные с нежными жилками цветки земляного ореха, синие цветочки, названия которых Ника не знала, похожие на детский старательный рисунок.
Ветер тепло трогал лица степных цветов, качал ветки дерезы и дрока, и улетал в низины под скалами – смотреть, как цветут дикие абрикосы и сливы. Ах, как они цветут!
Ника уходила из дома, спускалась на песок и шла, распахивая легкую штормовку, дышала так, что болело в груди, и, поводя носом, ловила мягкие, щекочущие горло запахи меда. Мед абрикоса, мед алычи, мед миндаля – белого и розового.
Пашка, выскакивая следом, когда она гремела воротами, хмурился:
- Опять одна? Ну, если что – визжи.
Ника оглядывала цветущие склоны, на которых виднелись белые пятна пасущихся коз и коричневые – коров, смеялась, отмахиваясь:
- Вон пастухов сколько. Я по берегу, где все видно.
Шлепая по нетронутому еще ногами песку, разувалась, и, закатав джинсы, брела по стеклянной цепкой воде, что была еще холодна и оттого, казалось, хватала за щиколотки, уговаривая остаться - каждую ногу отдельно. Но Ника поднимала босую ступню, тут же отдавая воде другую.
Пока Фотий и Пашка трудились, готовя дом к скорому приезду гостей, она каждый день уходила по берегу Ястребиной в поселок, за хлебом и молоком в магазинчик.
Перед скалами, где когда-то они с Пашкой прыгали, крича бухте свое «здравствуй», Ника села на теплый песок, отряхивая босые ноги, натянула носки, зашнуровала кроссовки. Поправила рюкзачок и полезла вверх по узкой извилистой тропке.
В магазине было спокойно и безлюдно. У выхода на облезлом стуле дремала баба Шура, намотав на коричневую руку тряпицу, которой затянула плетеную авоську. И у прилавка, в дальнем его углу чья-то спина в засаленной куртке и прямой юбке над стоптанными сапогами загораживала продавщицу Алену по прозвищу Дамочка.
Ника вошла в приоткрытую дверь и остановилась у стенда со специями, соображая, что там дома закончилось, надо взять лаврушки и всякого перца, горошком и молотого. Лицо горело от солнца, что осталось снаружи и ждало ее, чтоб проводить обратно.
- Думали, посадют. А выкрутился. Мальчишечку только и забрали. Такая вот жизня, - значительно сказала спина и Алена Дамочка зацыцыкала сочувственно.
- То с Ястребинки, они закрутили все. Теперь у их солдатики дежурят, говорят, будут там бункер копать, для большого начальства, - докладывала спина, ерзая по полу подошвами.
Ника стесненно кашлянула. Спина повернулась, укладывая на курточное плечо толстый подбородок и растрепанные пряди черных волос над свекольной щекой.
- А-а-а, - приветливо обрадовалась, - то Вероничка пришла! А мы тут. Я мукички беру, привезли вот, первый сорт, хорошая.
- Здрасти, теть Валя, - ответила Вероника, и кивнула Алене, что поедала ее глазами.
Прошла к прилавку, где под стеклом отдельной витрины красовались журналы с полуобнаженными плохо пропечатанными красотками, пачки презервативов, брошюрки с позами из камасутры, карты с голыми девами. И тут же – детские книжки и упаковки жевательной резинки, конфеты и шоколадки.
- Тебе как всегда, Верочка? Черного две и белого батончик?
- И молока, три литра.
Алена ушла в подсобку, загремела крышкой алюминиевого бидона, захлюпала черпаком на длинной ручке.
- Яички у меня свежие, - доложила тетя Валя, поправляя медузо-горгоньи пряди корявой натруженной рукой, - взяла бы мужичкам своим. Своих курей не заводите жа.
- Спасибо, теть Валя, мы на машине приедем, в субботу, тогда возьмем.
- Ну да, ну да, - закивала та, тщательно осматривая распахнутую курточку, майку и джинсы с широким ремнем. Открыла рот, собираясь что-то спросить. Но темные глаза метнулись поверх Вероникиного плеча и вцепились в кого-то, кто вошел, постукивая каблуками. Дзынькнула дверь, тронутая чьей-то рукой. Вероника посмотрела тоже.
На пороге, рядом с куняющей бабой Шурой стояла Марьяна. В узкой мини-юбке, открывающей стройные ноги в коньячного цвета блестящих колготках, в черной кожаной куртке – короткой, еле до талии, но с широкими плечами, украшенными рядами золотых заклепок. Под курткой поблескивала люрексом трикотажная кофточка, сверкал кулон на золотой цепочке.
- Привет, - сказала, настороженно глядя на Веронику.
Та кивнула и улыбнулась. Марьяна в ответ улыбнулась тоже, подняла тонкую руку с кольцами, проводя по срезанным прядкам черных волос.
- Ты постриглась… - Ника оглядывала аккуратную стрижку с косо уложенными, блестящими от лака прядями.
- Ага.
- Вероничка, вот молочко.
Поглядывая на Марьяну, Ника рассчиталась и, сложив продукты в рюкзак, взяла его за лямки.
- Ты…
- Пойдем, на улицу.
Под жаркими взглядами тети Вали и Дамочки вышли, мимо дремлющей бабы Шуры, встали на пятачке перед магазином, по-прежнему оглядывая друг друга.