ЯТ

Триптихами нараспашку раскрывались наборы: рядом с высокими тульями и окладами, большими звёздами и чинами соседствовали мокрые окопы, бессонные ночи нарядов и свои собственные, портяночная вонь и рвань, ранения и контузии, пороховая гарь и копоть.

Мы стали свидетелями того, как желающий приобрести военную карьеру спрашивал:

– А можно ли из набора приобрести часть?

– Нет! Набор на то и набор. По отдельности могут приобретать лишь те, кто включён в особый список. Вы там есть?

Том включился:

– Набор-наборка, налес-налеска, нагай-нагайка…

В отделе «Церковные карьеры» всё выглядело интереснее, тише и внешне спокойнее. Курился ладан, горели свечи, создавая особую атмосферу покоя и умирротворения. С потолка сталактитами свисали молочные сосульки благости.

Тут тоже блистали: оклады икон, оклады верховных иерархов, обрезы книг и обрезы лиц монашествующего люда.

На отдельных подставках продавались посты: великий пост, малый пост и блокпост. А также пост-ель (в дремучем лесу), пост-а-мент (для регулировки дорожного движения), пост-у-пок (я не понял. Может быть, пупок с пирсингом? Или же для тех, кто считает себя пупом земли), пост-авка (для собак), пост-ой (с самобичеванием), пост-ирушки (что-то очень игривое, не с Тверской ли?), пост-о-вой (для профессиональных плакальщиков), пост-рел (на рельсах. Для тех, кто намеревается положить голову на рельсы и усиленно ищет их), пост-ыдно (для северных народов, почитающих Ыргырыдына), пост-ер (явно из древнецерковнославянского: ер да еры…), пост-риг (происходящее после редакционно-издательской группы, то есть тиражирование отредактированного), пост-тупление (в противовес посту точения), пост-роение (для пчёл и иных кучкующихся насекомых).

Наше внимание привлекли двое молодых людей, желающих выбрать церковную карьеру. Они дышали на ладан и никак не могли надышаться. Примеряли епитрахили, клобуки, рясы, власяницы, вериги – телесные и духовные, – как необходимые атрибуты карьеры. Брали в руку то крестик, то нолик, то полумесяц, то полный месяц, то худой, то одну толстую книгу, то вторую, то третью. То разворачивали триптихи, то снова сворачивали их – словно играя на баяне. Или на гармони. Искали гармонию соответствия своих мыслей и внешней атрибутики в этом бутике, чтобы сыграть на ней.

Мы наблюдали за ними, пока не надоело, а надоело очень скоро. Слишком долго смотреть на подобное зрелище без слёз или смеха невозможно, а у нас не имелось ни того, ни другого. Мы оставили двоих решать свой вопрос, не затронув ни словом – до того серьёзный вид на них напустился. Или ниспустился? Короче, был у них. Или при них? И вообще, кто при ком был в этой троице – вид при них, или они при виде? Мы услышали обрывок их разговора:

– Им выстрелили из орудия?

– О да!

– Значит, канонизировали…

– От латинского слова «canon» – орудие, – понял Том и передал нам. Мы молча согласились.

Здесь же продавец отвешивал поклоны немолодому покупателю. По двадцать ятиков за килограмм, с походом.

Имелся и отдел «Торговые карьеры». Здесь продавались килограммовые гири весом восемьсот пятьдесят граммов, прецизионные метры длиной девяносто сантиметров. Прилавки были обмотаны длинными очередями ожидания, очередями ругательств и автоматными очередями нетерпения. С витрины широко улыбалась святая троица: усушка, утечка и утруска, злобно скалила зубы пересортица.

А в самом конце прилавка, вдали от нескромных очей, высилась чёрная тюремная решётка, усыпанная сверкающими бриллиантами…

Вывеска отдела «Научные карьеры» сияла полированными гранитными буквами, в некоторых местах слегка подгрызенными. Под вывеской, едва не превышая её размерами, светилась изнутри громадная лысина, протёртая бесчисленными раздумиями, которые свисали с близлежащих ушей прокисшей лапшой.

С белых халатов научных работников, прожжённых кислотами, щелочами и электрическими разрядами, свисали аксельбантами студенческие недоедания, ночи зубрёжек, шпаргалочные деревья, компилятивные диссертации, взрывающиеся установки, химические испарения, физические облучения и бесчисленные гирлянды безжизненных белых мышей, кроликов и свинок…

Отдел «Административные карьеры» встретил нас канцелярской пылью, неисправными дыроколами, нервной дрожью, скрипящими столами и суставами. Все полки ломились от баночек с чернилами, лестью и завистью. Здесь продавалось всё: от бюрокротии до бюрокретинизма.

Мы последователёдно, перемерзая от одной части прилавка до другой, рассмотрели бюрокрытию, скрывающую всё и вся, за которой ничего не удавалось увидеть, бюрокрасию, укращивающую действительность – чтобы та стала приукрашенней и укрощённей. А заодно и упрощённей. Но упрочнённой ли? Деталей разглядеть не удалось. Зато бюрокрысия прекрысно виделась отовсюду, окрысившаяся на всё и на всех, тонко попискивая и показывая белые зубки. Бюрокроссия одним видом посылала всех подальше – бегать на длинные дистанции по многоэтажным коридорам. Бюрокрения кренилась в разные стороны от направленных на неё вопросов, ловко избегая самых противоположно направленных.