Язычник [litres]

А крысы, может быть, сразу несколько штук, погнали по коридору гремучую сухую корку и что-то уронили на кухне, тяжелое, звякнувшее, покатившееся по полу. Арнольд Арнольдович встал, накинул халат, крысы юркнули по щелям и затихли. Он нажал выключатель – массивная люстра засияла, бронзовые надраенные подвески блеснули особой чистотой. Он пошел на улицу, в коридоре прихватил швабру. Принц при его появлении, поджав хвост, метнулся в будку. Арнольд Арнольдович наклонился, сунул деревянную ручку швабры в будку и три раза сильно, и даже очень сильно, пихнул в мягкое, затравленно заскулившее.

– Молчи, тварюга! Молчи! – И пихнул еще раз, чтобы отвести душу.

Бросил швабру на крыльцо и, трясущийся от раздражения, вышел за калитку. Где-то прямоугольником раздалась полоса света, хлопнула дверь, донесся чей-то сердитый окрик. Арнольд Арнольдович достал из халата сигареты и зажигалку, закурил, пошел по улице, подволакивая соскакивающие шлепанцы, к ближайшему фонарю, раскачивавшему из стороны в сторону световой юбкой. Потягивало прохладой с моря, едва моросило, и низкое небо начинало еле-еле сереть, но не у горизонта, а все разом, от края до края. В некоторых окнах зажегся свет. Кто-то пробежал за спиной, Арнольд Арнольдович оглянулся: чужая собака перебегала от двора к двору и, раскрыв пасть, часто дышала, останавливалась у заборчиков, тупо смотрела внутрь и бежала дальше. В одном месте открылся сарай, куры высыпали в полумрак улицы и разбежались, сослепу не разбирая дороги, натыкаясь на препятствия и замирая посреди проезжей части, посчитав себя спрятавшимися.

Поселок выл: смертно выли псы на привязях, выли кошки, забравшиеся на деревья, выли – не мычали, а трубно выли коровы, запертые в сараях. Арнольд Арнольдович замер: дорогу перебегал крысиный выводок во главе с крупной толстой крысой. Выводок достиг освещенного места, остановился, и Арнольд Арнольдович с омерзением видел, как животные поводят маленькими носиками в воздухе. Арнольд Арнольдович наклонился, но камня не нащупал, загреб сырого песка и дорожного мусора, веером кинул в крыс, но те, особо не обратив на него внимания, засеменили дальше – от домов к пустырю.

– Да что ж это такое? Крысы уходят… – сказал Арнольд Арнольдович и при этом ошеломленно думал какую-то совершенную чепуху: «Я не знаю, плохо или нет, когда крыса перебежит дорогу… Если кошка перебежит – плохо, а если крыса?» Повернул было назад, и тут его настиг гул от налетавшей армады бомбардировщиков, нахлынул со всех сторон, и хотя Арнольд Арнольдович уже ждал это страшное и уже знал глубиной разума, что должно произойти – знал, да не верил до последнего, – первый толчок был для него полной неожиданностью. Гул разросся от края и до края ночи, и все испуганные голоса утонули в диком звуке. «Земля ревет… Земля ревет…» – сказал или только подумал стремительно и жутко Арнольд Арнольдович. Электричество мгновенно отключилось во всем поселке. И гигантский кулак величиной с железнодорожный состав, с гору, стал бить из-под земли, в ноги Арнольда Арнольдовича, норовя сразу же, с первых ударов, проломить земную поверхностную корку. Арнольд Арнольдович, теряя шлепанцы, побежал к дому, но у калитки земля выскользнула из-под ног, сердце его ухнуло, как если бы он обнаружил себя падающим с высоты, и эта утрата тверди, острое ощущение, что сама твердь стала текучей и падающей, обдало его ужасом. Он не удержался, его сбило с ног, плечом кинуло на калитку, на витые, с острыми концами прутья, раздирая рукав халата и еще глубже – рыхлую шкуру, впрочем не почувствовавшую никакой боли, и он только отвлеченным сознанием догадался, что поранился. Он вцепился в столбик, не повалился и видел краем глаза, что от крыши его крепкого одноэтажного дома, окольцованного двумя бетонными сейсмопоясами, вдруг отскочила прямоугольная кирпичная труба и покатилась по скату, кроша и увлекая за собой шифер. Арнольд Арнольдович метнулся во двор и здесь повалился набок, на пораненное плечо, но опять не почувствовал боли. Что-то хрустело, крушилось, грохотало, изо всех щелей дохнуло пыльными облаками, и земля, бьющая в плечо и бок, будто трещала каменными суставами и ревела – жуткой глубинной глоткой. Арнольд Арнольдович, копошась в грязи, сам заревел, завыл:

– Галя! Арнольдик! Галя!

И вдруг земля мгновенно стихла, рев улетел за сопки, подземный кулак провалился в глубину. Но теперь уже неслись другие крики: кричали люди со всех сторон, кто-то – истошно, испуганно, кто-то – призывно, визжала сдавленно собака. И Арнольд Арнольдович, уже выдергивающий из истерики побитое тело, уже взлетавший на порог дома, мельком видел: там, где обычно треугольником торчала крыша соседнего дома, теперь вместо треугольника было что-то осевшее, покореженное, сползшее набок, окутанное пылищей. По всей улице поднялись столбы пыли.

– Галя!