Язычник [litres]

Бубнов отмалчивался, всецело переживая ноющие боли в почках, и Свеженцев знал, что если он и заговорит сейчас, то о своих хронических болячках.

– А ты кем будешь, Эдик?

Свеженцев, не оборачиваясь, пожал плечами.

– А я, там, этим, программистом «Ай-би-эм пи-си» или пойду завотделом в телеграфное агентство «Киодо Цусин».

Свеженцев согласно кивнул и вяло сказал:

– А я буду белых слонов разводить. – Он поднялся, надел старенькую болоньевую куртку и вышел в холодную морось, в воздух, сыростью спиравший дыхание. Пошел берегом залива по сплошному ковру пустых хрустящих раковин гребешка: пять тысяч лет подряд здесь жили морские народы, и раковинные кучи добытых и съеденных моллюсков спрессовались в многослойную крепкую набережную. Недалеко от пирса он увидел купающуюся женщину. Материковская отпускница или офицерская жена, в желтом купальнике, с собранными в узел черными волосами, зашла в холодную воду по пояс. Короткие волны катили на нее, били в высокую грудь и лицо, и худощавая женщина, будто ломаемая волнами, приседала и подпрыгивала, смеясь при этой игре. Свеженцев подумал, что он и эта молодая высокая женщина, не боявшаяся холодной воды, – будто из разных времен. Никогда ни при каких обстоятельствах его жизнь не могла обвиться ни практически, ни в пустоватых фантазиях – даже в фантазиях – жизнью такой женщины. А было ли это плохо или хорошо, он не знал – он не знал, чем бы ему могло это грозить.

Ноги донесли его до поселковой конторы, подняли на высокое крыльцо, он стал тщательно вытирать башмаки о влажную тряпку при входе, потом и в маленьком вестибюле все мялся у двери участкового милиционера, не решался постучать, думал, не поздно ли теперь уйти, но все же робко постучал. Голос за дверью приказал войти.

Сан Саныч разложил на столе газетный пасьянс и, когда пришел Свеженцев, кивнул на стул, сам же, не глядя на явившегося человека, иногда поглаживая усы, листал страницу за страницей и будто вчитывался в заголовки, решая, не отложить ли статейку для подробного чтения. Но вдруг мельком взглянул на Свеженцева и начал говорить бесцветно:

– Я на вас диву даюсь, Свеженцев… Вы садитесь, в ваших ногах правды нету… Я раньше и не знал о вас, ну, думал, человек и человек. А когда покопался в вашем деле… Хотите, я вам скажу прямо, что о вас думаю?

Свеженцев с понурым видом мостился на деревянном скрипучем стуле: на самом краешке, потом чуть глубже, потом еще глубже, но все еще с превеликой сдержанностью, почти со смирением. Сан Саныч продолжал спокойным тоном, так, как он всегда произносил что-то заранее обдуманное:

– От таких людей, как вы, все беды. Я знаю вашу породу. Вы – перекати-поле – такого можете накатать…

– Чем же не угодил? – насупился Свеженцев.

– А тем… – Сан Саныч раздраженно сдвинулся на стуле. – Вы когда-то работали инженером, строили дороги, а теперь вы кто? Ни кола ни двора, бродяга… Я же вам говорю: я с вашим братом повозился вдосталь, а тут еще вы на мою голову. – Он особенно налегал на это пренебрежительное «вы». Он приподнял газеты, достал серую картонную папку. Рыбак пожал плечами. Сан Саныч презрительно усмехнулся: он и правда раньше как-то не всматривался в этого человека – не замечал его из-за мелкоты, что ли. А теперь разом увидел его расхристанность, и не только в одежде, ну подумаешь, одежда: старая болоньевая куртяшка нараспашку, да не от бесшабашности, а потому что давно не работала молния, под ней немыслимая рубашка в выцветшую клеточку, с жирными нестираемыми пятнами, с жеваным грязным воротничком, штаны, в прошлом джинсы, с прозрачными коленями, с темно-синими нитками спешной штопки. Во всей своей одежде маленький Свеженцев тонул. Но что удивило Сан Саныча, Свеженцев в этой одежде вдруг пробурчал с вызовом:

– А мне такая жизнь по душе… Инженер – не инженер. Это разве главное?

– Да, главное – Ванькой-дураком жизнь провалять… – Сан Саныч, улыбаясь так, что чуть приподнимались уголки усов, посмотрел в папку. – Кому расскажешь, что человек променял подмосковную жизнь на котомку… А вы, Свеженцев, поди, и не помните, где вас мотало?.. Вы откуда родом-то, помните?

Свеженцев обиженно молчал.

– А вот, пожалуйста: Фрязино Московской области. А потом политехнический институт, строительный факультет, распределение туда же, в Московскую область. Через три года вы все бросаете, и занесло вас, так уж занесло: село Ура-Губа, Мурманская область… От кого бежали, Свеженцев?

– Почему бежал? Так поехал.

– Что вы говорите… Не прошло и полгода, опять в бега – Певек, а потом почти сразу Койда. Что за Койда?..

– Я о ней читал, – пробурчал Свеженцев, – посмотреть захотелось…

– Посмотреть захотелось? – Сан Саныч закивал с улыбочкой, которая как бы выражала понимание, знание всех тайных смыслов. Он опять стал читать выписки: – Актюбинск, Заполярный, Игарка, Алтай, Сахалин, поселок Рыбновск, а потом Уссурийск, и еще Игарка, Благовещенск, Усть-Илимск… Вы что, Свеженцев, правда, что ли, думаете, что все это можно объяснить вашим «посмотреть захотелось»?

Свеженцев недоуменно пожал плечами.

– А чего такого?