Язычник [litres]

– Хотите бесплатный совет? Ехайте отсюда, и чем скорее, тем лучше. – Сан Саныч помолчал, удивляясь самому себе, и сказал тихо, отвлеченно, в сторону: – Ладно, идите заполняйте бланки.

Свеженцев вышел и в коридоре на маленьком столике медленно, желая быть старательным, но все равно ничего не соображая, стал делать записи в бланках. Через полчаса он вернулся. Сан Саныч бегло просмотрел его каракули. Махнул было рукой, понимая, что человек полностью изжил себя для такого труда, как работа авторучкой, хотел выгнать его, но все не решался, а потом примирительно сказал:

– Ладно, хочу быть с вами откровенным. – И заерзал на стуле, понимая, что сам теперь выглядит по-дурацки. – То, что я вам сказал, все это – предположение, версия, поэтому не распускайте язык. – И сам же понимал, что таких слов тем более не следовало произносить. Но он еще глубже лез в глупость. – Официально у меня на столе нет даже заявления о пропавшей без вести. А у нас знаете как? Нет заявления – нет преступления, нет трупа – нет убийства… – Он помолчал, соображая, что бы еще сказать, и с сомнением добавил: – Поэтому помалкивайте. Для вашего же блага. Ладно, идите.

Свеженцев как-то мелко засуетился, тронулся было к двери.

– Подождите, – резко остановил Сан Саныч. Он думал лихорадочно, но все не мог придумать, за что бы зацепиться… И вдруг вспомнил: – Вы работали бульдозеристом?.. – Свеженцев кивнул. – А сейчас сможете?

– Смогу.

– Вот и хорошо… Хорошо… Есть одно дело. Дельце… А вот что, паспортный стол подождет. Приходите завтра к семи утра в мастерские… да… Будет на день работа, но сразу скажу… да… оплата мизерная. Эту работу через администрацию оформим, и, когда оплатят, неизвестно.

Свеженцев молчал, и по затвердевшему туповатому лицу, бесившему Сан Саныча так, что он еле сдерживался, непонятна была его реакция.

– Ну так как, отработаете?

– Отработаю, – разомкнулись его губы.

– И не проспите?..

– Не просплю.

– Так вот… – Сан Саныч почувствовал, что потеет. – Не распускайте язык.

Свеженцев ушел, а Сан Саныч до вечера переживал свою глупейшую выходку.

* * *

К вечеру, когда Сан Саныч в уютном своем семействе расположился трапезничать и все у него было ладно за столом, и чисто, и хлебосольно, как любил он: борщ так борщ, и запеченные в духовке ломти свинины с обилием лука и петрушки, и закуска на уксусе из сырого гребешка, да икорный салат с мелко наструганным лучком и зеленью, да в отдельной тарелке жаренная до корочки картошечка, ну и выпить в меру, двести, – за стол, напротив, села и подперла тугую щечку жена его, Валюша, Валечка. Белокурая, широкая, но не до разъетости и даже, пожалуй, статная, сильная и нежная, инстинктивно умеющая сочетать в себе силу и нежность и до того переполненная всем этим: силой, здоровьем и вместе с тем нежностью, женственностью, что вокруг нее все, что касалось ее, и сам он, ее Санечка, залито было этим ее крепким рассолом любви, или нежным сиропом, или огнем. Жизнь Сан Саныча наполнялась такими ощущениями счастливо долго, пять лет неугасимо ярило Сан Саныча, хотя уже двое четырехлетних близняшек играли во дворе, рубили палками лопухи и крапиву у забора. Обернись – и увидишь в раскрытую настежь дверь стриженые белобрысые макушки. Это тянулось так долго, что Сан Саныча порой даже страшила такая вот привычка к безоблачности.

Жена же в этот вечер была совсем другой, нежность ее растаяла в грубоватой твердости, да только Сан Саныч, находясь в рассеянности, не сразу заметил ее настроение. Теперь же вдруг увидел, что брови ее хмурились и всё в лице – большие мягкие губы, крупные зеленые глаза и носик – исказилось, стало почти некрасивым или не некрасивым, а другим, слишком подчеркнутым, не таким, как хотелось бы ему в этот час, когда он, кажется, уже и забылся, и расслабился, размяк, когда он только-только стал успокаиваться.

– Ты думаешь, чего делаешь? – сказала она. – Такое говорят… А нужно тебе… нам это? Ну ладно пьяную рвань на пятнадцать суток отправить, а такое!.. Ты подумал?..

– Перестань, – спокойно возразил он, но не глядя на нее, боясь увидеть испуганные и строгие гримасы. Он даже не удивился, что разговоры уже дошли до нее: значит, были уши за дверью, а может, и сам Свеженцев поделился с кем-нибудь впечатлениями. – Болтают всякое.

– Болтают, – с упреком покачала головой Валюша и заговорила горячо: – Да туда ей дорога, шлюхе!.. Ведь ничего не докажешь, все шито-крыто. А ты из-за нее… из-за твари… Ты посмотри на эти мордовороты, на эту сволочь. Задавят, как цыпленка. Пойдешь вечером порыбачить, сунут головой в речку. И ты думаешь, друзья твои, пьянь из района, станут разбираться? Скажут: утонул спьяну.

– Ничего я не затеял, – сказал он, не глядя на нее и теперь уже раздражаясь. – Так… Я только подумал сначала было… А потом подумал, что не стоит… И потом… – Голос его стал жестким. – Почему ты встреваешь в мои дела?

Она сразу изменилась, улыбнулась и вдруг провела ладонью по его щеке.

– Не сердись, не сердись… Оставь, Санечка…